На зимние каникулы из Москвы к ней приехала ее самая близкая школьная подруга, тогда уже студентка музыкального техникума (впоследствии училища) им. Гнесиных — Мифа. Стрелка жизненного пути сухо щелкнула и перевела судьбу на другое направление. В Витебске стояли сильные морозы, трамваи не ходили и с вокзала они шли пешком через весь город. Она это часто вспоминала. В отличие от Терезы она была брюнеткой, звали ее не менее красивым и редким именем Суламифь, в просторечье Мифа, и она носила не менее звучную фамилию Федоровская. Симпатия возникла сразу. Импонировало и то, что она из Москвы, и то, что она пианистка. Это был далекий, неизвестный и заманчивый мир, совершенно мне незнакомый. А кто же не хорош в восемнадцать лет! Мы стали переписываться.

В августе сорокового года я приехал в Москву. У Белорусского вокзала змеилась быстротекущая очередь к газетному киоску Получив «Известия» я развернул газету и в правом верхнем углу в глаза бросился заголовок «Смерть международного шпиона» — был убит Троцкий…

Отец Мифы, учитель математики, был директором одной из крупных московских школ, которую он же и строил, и по прошедшей вскоре гимназической моде жил в директорской квартире при школе. После войны, когда началась борьба с космополитами, его вызвали в Калининское РайОНО и сказали, что еврей не может быть директором русской школы. И им пришлось перебраться в барак…

Я спал на крышке пианино. Тогда я мог спать где угодно. Пианино произвело на меня сильное впечатление. Оно свидетельствовало об интеллигентности и состоятельности семьи. Лишь после войны я узнал, что оно было из Музпроката. А мы купили пианино уже в гарнизоне у одного офицера, который просто отобрал его у немцев…

Началась война. В последний день удалось выбраться из Витебска, родные эвакуировались за несколько дней до этого, и пешком, в лаптях, добраться до Москвы 22-го июля. Этот день запомнился и первой бомбежкой столицы.

Школа, в которой жили и работали Федоровские, находилась на шоссе Энтузиастов и когда в середине октября в Москве началась паника и огромный, нескончаемый поток беженцев устремился по этому шоссе на восток — это произвело на них удручающее впечатление, и они эвакуировались вместе с Прожекторным заводом, который шефствовал над школой, в Йошкар-Олу.

Всю войну мы переписывались. Писем собралась целая пачка, все они хранились в кармане гимнастерки, и когда осколок ударил по карману, ее письма защитили от более серьезного ранения.

Первый раз мы встретились сразу после войны в Риге, куда она приезжала к дяде. Первая близость выявила нашу обоюдную неопытность…

До войны за Мифой ухаживал молодой человек несколько старше, которого, почему-то, звали Леля, хотя он был Леонид. Это была одна компания. В войну он командовал саперным батальоном, вызвал к себе на фронт Терезу и женился на ней. Так произошла своеобразная рокировка. В течение многих лет, приезжая в отпуск в Москву, мы встречались семьями. Их сын приезжал к нам в Душанбе.

Вернувшись из эвакуации, Мифа закончила техникум и поступила в достроенный Молотовым к концу войны институт им. Гнесиных. Вообще, Молотов покровительствовал Гнесиным, хотя о его музыкальных привязанностях ничего неизвестно. Во всяком случае, когда к нему обратилась племянница по поводу увековечения памяти ее отца композитора Скрябина, родного брата Председателя Совмина — Молотов не отреагировал. (Это не знаменитый композитор Александр Николаевич, а посредственный музыкант, писавший под псевдонимом Николай Нолинский).

В 1950 году Мифа закончила институт. Она еще застала Елену Фабиановну жившую при институте, ее диплом подписан самой Гнесиной и известным пианистом Яковом Флиером. До техникума она окончила школу Гнесиных (еще не имени). (В 1895 году крещеные евреи Гнесины, кажется, даже получившие дворянство, открыли в Москве, на Собачьей площадке музыкальную школу для «одаренных детей» и содержали ее за свой счет). Мифа стала одной из немногих, окончивших все три гнесинских учебных заведения — чистокровная гнесинка, как я с гордостью о ней говорил.

В середине девяностых годов в Израиль приехал известный концертмейстер Евгений Шендерович. Он дал несколько концертов для «широких масс трудящихся». И Мифа, и Ирочка в одно слово сказали: «он играл неряшливо». В Союзе он не был признан, как крупный пианист, а тем более композитор, здесь он играл и собственные вещи… «Ему повезло, — сказала Мифа, — он работал с профессионалами высокого класса — одна Елена Образцова чего стоит — попробовал бы он работать с моими певцами, некоторые из которых имели начальное музыкальное образование, а один из солистов вообще не знал нот…»