– Еще у нас есть мулы, и если советские товарищи хотят, то...

– Хотят!
– в один голос рявкнули комкор Апанасенко, комдив Ефремов и, к всеобщему изумлению, комбриг Водопьянов.

Последний тут же пояснил, что нехватка автомобилей в бригаде тяжелых бомбардировщиков достигает угрожающих размеров и может отрицательно сказаться на боеспособности вверенного ему соединения.

– Если моим ребятам придется таскать к самолетам бомбы вручную, то больше пяти самолетов за раз на бомбометание не вылетит! А если мы бензин будем ведрами доливать - вообще никто не вылетит!
– кипятился полковник Водопьянов.
– Хоть мулов пусть дают! Будем на телегах бомбы возить, патроны, бочки с бензином...

– Погоди-ка, товарищ Водопьянов, - озабоченно прервал его член военного совета АГОН Мехлис.
– У тебя по списку аж восемь "бэзэ" тридцать пятых. Что ж тебе этого не хватает? И две БПС у тебя есть...

– Товарищ Мехлис, позвольте-ка, я объясню, - кряжистый комбриг Чкалов поднялся со своего места и навис над столом, опершись об него руками.
– Корпус, по приказу товарища маршала, - он мотнул лобастой упрямой головой в сторону Тухачевского, - был переформирован в последний момент. В результате мы получили часть машин в экстренном порядке, без соответствующей проверки и подготовки. "Бэпэски", к примеру, нам с пожарных частей передали - всю дорогу их из красных в защитные перекрашивали! Так вот: часть аэродромной техники попала к нам в изношенном, а иногда - и неисправном состоянии. Лучшее мы, уж извините, забрали для Громова и для Красовского- истребители нам в первую очередь нужны! Да и Каманину с его легкими бомбардировщиками тоже - дай. А Михаил Васильевич - вроде как бедным родственником остался. БЗ-35 у него не восемь, а семь и из них на ходу - три. А БПС вообще - только одна работает, да и то - с перебоями!

– А куда же вы, товарищ Чкалов, смотрели, когда такую технику принимали?
– Тухачевский кипел праведным негодованием.
– Отбраковали бы! В приказе, по-моему, было ясно сказано: "Провести полную проверку принимаемой техники, в случае выявления недостатков - отбраковывать и отправлять на ремонт, либо - на замену"?
– Раздражаясь, он повышал и повышал голос.
– Почему же вы допустили такую халатность? Не проследили?!

– А потому товарищ маршал, - Чкалов тоже начал заводиться и повышать голос, - что в вашем приказе не было указано, как сделать в сутках сорок часов! В течение двух недель на базе полков разворачивались бригады, которые тут же, в порядке катастрофы, упаковывают самолеты и грузят их на неподготовленные платформы, вперемешку с аэродромной техникой. И в этот момент, когда все превращается в какой-то вертеп, к нам приходит дополнительные машины. Кто их должен был проверять? Аэродромная служба? Они уже загружены выше головы! Летчики? Они новые самолеты принимают! Может быть, товарищ маршал считает, что я должен был лично проверить всю прибывшую технику?!

– Должны были и все!
– взорвался Тухачевский.
– Вы получили приказ? Будьте так любезны, сокол вы наш сталинский, проверить все своими ручками, раз не умеете работу организовывать! Летать каждый может, а вот приказы выполнять...

– Разумные приказы отдавать тоже, как видно, не всякому дано!
– бухнул в ответ Валерий Павлович.

Побледнев, Тухачевский двинулся к Чкалову:

– Да я тебя... я тебя...

Грохнули стулья и все присутствующие летчики вскочили с мест. Мехлис рванулся и встал между готовыми сцепиться на смерть командирами:

– Товарищи! Товарищи! Как комиссар приказываю: прекратить! Вы же коммунисты!..

Тухачевский грозно рыкнул:

– Это дело не партийное! Налицо - злостное игнорирование приказа вышестоящего начальника!

Каманин, Громов, Водопьянов, блестя золотыми звездочками героев, сомкнулись вокруг Чкалова, Красовский, у которого наград было тоже не мало, встал перед своим комкором, словно закрывая его собой от разъяренного маршала.

Мехлис напрягся, прищурился:

– То есть как это "не партийное дело"?
– поинтересовался он.

В его голосе явственно зазвучал металл, и звук этот чем-то напоминал лязганье стальных засовов и скрежет железных решеток.

– Михаил Николаевич, вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите? Вы всерьез полагаете, что в Красной Армии могут быть вопросы, в которых партии делать нечего?

Тухачевский вздрогнул и замер. В штабе застыла липкая, вязкая тишина, которую внезапно прервал мягкий голос с кавказским акцентом:

– Я думаю, товарищ маршал неправильно выразился, товарищ корпусной комиссар

Все, словно повинуясь неслышной команде, повернулись туда, где сидел начальник контрразведки АГОН комиссар Государственной Безопасности третьего ранга Кобулов. Богдан Захарович вертел в руках карандаш и спокойно неторопливо говорил, будто бы рассуждая сам с собой:

– Товарищ маршал хотел сказать, что совершенно необязательно разбирать персональное дело коммуниста Чкалова на партийном заседании. Товарищ Тухачевский хотел сказать, что обязательно разберется в создавшейся ситуации и виновные понесут строгое наказание, но сейчас нам всем предстоит воевать тем, что есть. Ведь так, товарищ маршал?

Тухачевский смотрел на карандаш, крутящийся в толстых сильных пальцах Кобулова, словно на ядовитую змею. Ему вспомнилось отчуждение окружающих на майском параде, и неприятный холодок пробежал между лопаток. А слишком вольные речи, которые он вел при свидетелях, а сообщения о том, что многие из их с Уборевичем сподвижников арестованы или просто, пропали неизвестно как и куда... Он вдруг вспомнил, что Чкалов - любимец Сталина, и, осторожно переведя дух, кивнул и выдавил из себя: