Констанций кивнул — у деревушки Хелена он перерезал немало франков.

— И сможешь убить снова? Я имею в виду, убить хладнокровно.

Значит, убийство. Пытаясь взять себя в руки, Констанций сделал глубокий вдох. Должно быть, убийство политическое. За смерть обычных людей такие деньги не предлагают. На одной стороне — две тысячи фунтов золота, на другой — человеческая — не важно, чья — жизнь. Но коль скоро предполагаемая жертва — не друг… Он кивнул.

— Человек этот тебе знаком и не имеет причин не доверять тебе. Возможность остаться с ним наедине у тебя будет. Трудностей возникнуть не должно. Фактически, единственная проблема — выбрать подходящий момент.

— Это — Аттила, не так ли? — выдохнул Констанций.

— Да, Аттила, — подтвердил Хрисафий, — Бич Божий. Не думаю, что, убив его, ты испытаешь сильные угрызения совести, а вот услугу всему миру окажешь величайшую. И не беспокойся: тебе ничто не грозит. Бледа эту… скажем так, «ликвидацию», одобрил. Думаю, он тебе еще и доплатит. Ну что, по рукам?

— По рукам, — сказал Констанций, и все его сомнения улетучились. Аттила для него ничего не значил. Сожалел римлянин лишь об одном, — что подставляет Аэция, человека, которого он уважал и который ему нравился. Но в этом мире каждый должен думать о своих собственных интересах, потому что больше о них думать не будет никто. Такой шанс выпадает не часто. Ответа требовал лишь один вопрос: хватит ли ему смелости и решимости довести все до конца? О, да. Ведь на кону стояли две тысячи фунтов золота!

— Отлично, — оживился евнух. — Обговорим детали. Ты останешься в Константинополе с другими послами до конца дипломатического визита. Веди себя, как обычно, не делай ничего такого, что могло бы привлечь к тебе лишнее внимание. Следуй всем данным тебе Аттилой инструкциям, но запомни: мы с тобой не виделись и не разговаривали. Теперь — твое вознаграждение. Половину получишь вперед, остальное — по выполнении работы. Приемлемо?

— Вполне.

— Тогда золото будет готово ко дню твоего отъезда, вместе с мулами, которые его повезут. Тысяча фунтов, половина от того, что должен пожертвовать на Игры сенатор, желающий стать консулом. — Сделав паузу, евнух нахмурил брови. — Уверен, что так оно и есть… Нет, сверюсь-ка я лучше с «Реестром сенаторов», он у меня в шкафу лежит, где-то внизу.

— Не стоит, господин… в этом нет необходимости, — запротестовал Констанций. Теперь он мог позволить себе проявить пренебрежение к подобным мелочным спорам. — Достаточно и вашего слова.

— Что ж, замечательно, — воскликнул Хрисафий, вставая. — Желаю приятно провести время в Константинополе. — Разговор был окончен.

Несколько часов спустя, окостеневший и потрясенный, Баламир выбрался из своего убежища. В голове занозой сидела одна мысль: как сохранить услышанное в тайне на протяжении остававшихся до конца визита нескольких дней?

— Превосходно, посланник, просто превосходно, — тепло и сердечно произнес Аттила, когда Констанций поделился с ним добытой в Константинополе информацией. — Всего за пару недель тебе удалось добиться большего, чем сделали все прочие мои представители с того самого дня, как был заключен мир. Поэтому, в знак моей глубокой признательности, изволь принять небольшой подарок, — с этими словами Аттила протянул римлянину массивную золотую цепь, с которой свисал огромный рубин, отбрасывавший во все стороны красноватые блики, словно вечный огонь.

«Лучшей возможности уже не представится, — подумал Констанций. — Как только цепь окажется у меня в руках, я стану полностью беззащитен и не смогу отразить внезапный удар». Настал момент проявить решимость и бесстрашие. У деревушки Хелена, в пылу битвы, он убивал легко и без промедления. Но заколоть человека хладнокровно, лишить жизни того, кто к тебе благоволит и тебе доверяет — совсем другое дело. Сложность еще заключалась и в том, что за все время беседы Аттила ни разу не повернулся к нему спиной, а в честном бою, лицом к лицу, Констанцию убивать не доводилось.

— Ты кажешься обеспокоенным, мой юный друг, — добродушно заметил Аттила. — Что привело тебя в такое волнение?

— Все в порядке, господин, — прохрипел в ответ Констанций внезапно осипшим голосом. — Просто… просто вы слишком добры ко мне, господин. — Теперь или никогда. Ладони его вспотели, сердце рвалось из груди. Констанций сделал несколько шагов в направлении короля. Склонив голову, словно в ожидании того, как на шею опустится цепь, он выхватил из-под далматика кинжал и резко выкинул руку вперед, целясь Аттиле в живот. К ужасу и удивлению Констанция, в ту же секунду он услышал, как хрустят его пальцы; боковым зрением, не находя себе места от боли, заметил, как куда-то в сторону летит его клинок. Забыв о цепи, Аттила медвежьей хваткой сжал запястье римлянина, выворачивая тому руку. Кинжал еще продолжал бряцать по полу, а Аттила уже кричал: «Стража!» В мгновение ока в комнату ворвались вооруженные воины, и уже через несколько секунд Констанций лежал ничком перед Аттилой со связанными за спиной руками.

— Кольчуга, которую делают мастера-оружейники в Ратиарии — а такую теперь ношу и я, — прекрасного качества. Я давал тебе шанс, римлянин, — пророкотал Аттила, с сожалением качая головой. — Был бы ты честен со мной — сохранил бы золото Хрисафия, получил мое благословение и вернулся на Запад с невестой, живой и невредимый. Как видишь, мне известно о твоем уговоре с Хрисафием. Две тысячи фунтов золота — неужели ты, Констанций, ценишь мою жизнь так дешево? Тебе следовало запросить впятеро большую сумму — и ты получил бы ее без вопросов. — Гунн невесело рассмеялся. — Зря ты не позволил Хрисафию заглянуть в шкаф.