— Лесана… — робко попыталась вразумить девушку юная целительница, — грех это!

— Наши грехи, видать, на себя крефф Нэд взял, раз сказал, что нет между нами различий.

И все-таки Айлиша неуверенно мялась на своей лавке, однако под уверенным натиском все же сдалась, стала натягивать порты. В полумраке завозился и Тамир. А уже через несколько мгновений, обмирая от ужаса и собственной смелости, юные послушники сдвинули убогие ложа, потеснее прижались друг к другу под тонкими одеялами и, наконец, согревшись, задремали. Сквозь зыбкий полусон Тамир чувствовал, как ровно дышит прижавшаяся к нему девушка — теплая, сонная… Казалось, они одни в полумраке Цитадели и над их ровным дыханием плыли только тишина и холод. А потом он заснул.

Уже глубоко за полночь в темный покой заглянули двое. При свете лучины они оглядели открывшуюся глазам возмутительную картину и один из вошедших хмыкнул.

— Клесх, как думаешь, они — будущая тройка? — нарушил тишину негромкий женский голос.

— Не знаю, Майрико, какая они тройка, но они единственные кому хватило ума объединиться и сделать все для того, чтобы не застыть. Гляди, — он небрежно поднял уголок одеяла, — все, что было в сундуках, напялили.

Собеседница усмехнулась.

— Что ж, может, и выживут.

Затворив дверь покойчика, маги направились на верхние этажи Цитадели.

Они шли в молчании, думая каждый о своем и не слыша призрачного эха шагов, витающего под высокими темными потолками. О чем они думали? О тех далеких днях, когда сами очутились в стенах каменной твердыни — испуганные и жалкие? Вряд ли они помнили те времена. Ведь от полудикого мальчишки, выросшего в рыбацкой лачуге, и от девочки из глухого горного села не осталось ничего, кроме данных когда-то родителями имен. Былое подернулось зыбкой дымкой. Стало далеким, чужим. Ненастоящим.

По мрачным лестницам крепости, тускло освещенным чадящими факелами, креффы поднялись на самый верхний этаж. Тут было тихо и не так сыро. Здесь жили наставники и глава Цитадели. Клесх остановился, когда услышал за спиной короткий смешок. Обернулся, вопросительно глядя на спутницу, а она вдруг сказала то, о чем он и сам мельком подумал, идя по стертым от времени ступеням:

— Помнишь, когда тебя только привезли, ты был одет в такие смешные штаны до колен и весь грязный, как будто валялся в угле? Нурлиса сказала, таких, как ты, надо сначала кипятить с мыльным корнем, а уж потом спрашивать имя. А ты стоял посреди двора, смотрел на Северную башню и кричал от восторга: «Поди с нее плюваться далече можно!» — она старательно изобразила его просторечное «оканье».

Клесх в ответ только кивнул. Он смутно помнил тот день. Ему было всего одиннадцать лет, он никогда не бывал дальше каменистого берега Злого моря и всю дорогу до Цитадели ехал, постоянно сваливаясь с лошади. Он тогда оказался самым юным послушником магической крепости. Его привезли сюда в столь нежном возрасте только потому, что никому не хотелось ждать несколько лет, пока он повзрослеет, и снова тащиться в такую даль.

Майрико заглянула в холодные серые глаза и переспросила:

— Помнишь?

Он снова кивнул, но целительница только покачала головой:

— Не помнишь. Я помню.

Мужчина скупо усмехнулся.

— Потому что я содрал с тебя ту тряпку, которой у вас принято закрывать девок. И то, как ты орала при этом от ужаса, помнит, наверное, каждый.

Майрико опустила глаза, на миг погрустнев:

— У нас лицо девушки может видеть только муж. Сдернув покрывало, ты все равно что обесчестил меня.

— Я тогда этого не знал.

Они стояли друг напротив друга и молчали. Наконец, крефф не выдержал и спросил:

— К чему ты все это вспомнила?

Целительница задумчиво провела ладонью по коротким волосам — ото лба к затылку и обратно. Это был такой мужской, такой неправильный жест…

— Клесх, она — девчонка.

— Надо же. Я и не понял.

Волшебница вскинула на него злые глаза:

— Она первая девочка за много-много лет!

— И?

— Просто вспомни, какими мы были.

Он пожал плечами и устало ответил:

— Я помню. Я постоянно хотел есть и драться с теми, кто надо мной смеялся, но все они были старше. И меня постоянно лупили. А ты рыдала днями напролет из-за своей потерянной занавески, пока тебя не раздели и не высекли.

— Верно, — согласилась она и вдруг с яростью заговорила: — Поэтому нельзя забывать, что…

— …что если бы с тобой и со мной этого не сделали, мы вряд ли бы сейчас беседовали. Полагаю, мы вообще были бы очень молчаливы. Ведь покойники неболтливы.

Она зло поджала губы, обошла собеседника и направилась дальше по коридору, опережая его на пару шагов.

— Майрико, — окликнул он, по-прежнему не двигаясь.

Она остановилась, но не обернулась.

— Если ты решишь влезть и помешаешь мне, будет только хуже.