И снова полутемные сырые коридоры без конца и края. Снова гулкое эхо, высокие своды и сжимающая сердце тоска. Когда уже стало казаться что так и придется остаться в подземелье навсегда, загремел засов, заскрипели петли и все четверо очутились на улице.

Здесь, оказывается, светило солнце… От яркого сияния глаза пришлось закрыть руками, казалось, яркие лучи сейчас выжгут очи бесстыдницам. Правы были старики со старухами, что стращали девок надевать мужское да показываться, после того как первая кровь упадет, с непокрытой головой. Вот сейчас Богиня Хранительница родового очага осерчает и ринет в нечестивиц проклятие…

— Это с непривычки глаза слепит, потом ничего, притерпитесь, — помощь пришла со стороны провожатого. — Давайте, разлепляйте зенки, нам еще к лекарям.

Дорогу к целителям девушки в подробностях не запомнили, так и шли, стыдливо опустив взгляд под ноги. Им казалось, что нет на этом свете существ гаже и омерзительнее, а если бы не теплые ладони Тамира, что держали обоих за руки, несчастные, наверное, ревели бы в голос.

И вот снова скрипнула дверь, снова потянулись длинные коридоры. Но здесь отовсюду остро пахло травами — терпкий запах, казалось, впитался в каменные стены. Троих новичков снова разделили. Тамира увела с собой статная девушка, одетая в такую же одежду, что и Фебр, только коричневого цвета. А Лесану и Айлишу провожатый втолкнул в просторную светлую комнату, где за столом сидели и скрипели по пергаменту гусиными перьями двое мужчин. Оба они выглядели явно моложе привезшего Лесану Клесха. Один оказался рыжеволосый, а у второго волосы были цвет в цвет с крыльями тех воронов, что кружили над Цитаделью.

— Как зовут? — оторвался от своего занятия темный и поднял голову.

У девушек вытянулись лица. Одной стороны лица у мужчины не было. Рыхлые борозды давно зажившей страшной раны тянулись от правой скулы до левого виска, будто огромная кошка провезла по человеческой плоти когтями, выдирая глаз, распахивая кожу.

— Если закончила мной любоваться, еще раз спрашиваю как тебя зовут, — указал он пальцем на дочку бортника.

— Лесана, — еле слышно пошептала та.

— Не слышу! Громче говори. Или голос пропал от восторга?

— Лесана! — сорвалась на крик девушка.

— Из какого рода и сколько лет?

— Из Острикова рода я, семнадцать весен мне.

— Черной лихорадкой болела?

— Нет.

— Девица еще?

Несчастная вспыхнула, как костер.

— Ну брось, Ихтор, она ж деревенская, там с этим строго, блуд на деревне не спрятать.

— Блуд, Руста, где хочешь можно спрятать. Как моя бабка говорила, кого надо того и на печке отлюбят.

— Когда краски у тебя? На убывающую луну или на растущую? — внезапно спросил рыжий.

«Пресветлые боги, да что ж это такое? За что все это? О таком же только с матушкой в темном углу шепотом говорить можно! Мужчинам о женском знать не положено», — понеслось в голове, а непослушные губы проговорили:

— На растущую.

— С болями проходят?

Лесана истерично засмеялась. На деревне скоту да урожаю нет дела до твоих болей, корова сама не подоится, даже если ты встать с полатей не можешь. Но, к счастью, защитница рода избавила девушку от такой участи, а вот младшая сестра без целебной настойки волчицей раненой выла.

— Ничего у меня не болит, только за пару дней поясница ныть начинает, — вздернулась дочка бортника и с ненавистью посмотрела на своего мучителя.

— Будешь о днях своих говорить креффу, как только спину заломит и поймешь, что вот-вот краски начнутся, тут же ему скажешь, поняла меня? — в переносицу уткнулся тяжелый взгляд одноглазого.

Сил хватило только кивнуть.

— Ну, а ты кто у нас такая? — ласково спросил Ихтор.

— Айлиша, из Меденечей я, шестнадцать весен мне недавно исполнилось и, — девушка судорожно вздохнула, — у меня ни разу еще кровь не падала.

От целителей девушки вышли растоптанные, подавленные, униженные, хотя казалось, куда уж больше? К ним тут же бросился Тамир:

— Вы что такие?

Лесана, полыхая щеками, вымученно улыбнулась.

— Ничего.

— Хворь какую нашли? — не унимался юноша.

— Нет, Тамир, у нас все в порядке, а с рукой у тебя что? — кинув обеспокоенный взгляд на его замотанную в чистую тряпицу правую руку, спросила Айлиша.

— А… это. Так она в детстве поломана была, вот велели каждый день на припарки ходить, — как-то виновато отозвался сын пекаря.

— Как же ты тесто-то месил такой рукой? — охнула будущая целительница.

— Ну, ежели не трудить, вообще бы негодящая осталась, — криво усмехнулся парень, пожалевший, что проговорился о детском недуге.

— Хватит лясы точить, пошли быстро в трапезную! — Фебр как всегда не дремал и снова погнал своих подопечных через двор, куда-то к дальней башне.

Они торопились, как могли, но когда легкий ветер донес до обоняния заманчивые запахи еды — припустили гораздо веселее. После первых тревог и волнений есть хотелось ужасно, аж живот сводило.