А сейчас начнется поистине бесконечная ночь. Гарри мог дать руку на отсечение, что у Кингсли уже готов план, что сейчас он достанет из стола и развернет пергамент с вариантами развития событий, и всем придется вникать в безучастные слова. Безучастные - потому, что никакие слова не способны правильно передать угрозу наступающей войны. Слова могут рассказать о будущем, но не могут передать того, что случится с людьми. Наверняка среди всех вариантов (один хуже другого) найдется тот, который попадет в десятку. Кингсли - великолепный тактик. Но страх перед началом, отчужденную решимость перед смертельной опасностью, хладнокровный выбор жертвы за победу, выворачивающую наизнанку совесть и изнуренную опустошенность - все это можно только почувствовать.

И поэтому не хотелось шевелить ни единым мускулом, чтобы не нарушить мнимое равновесие в кабинете. Хотелось еще хоть ненадолго остаться где угодно, даже в тягостном ожидании, но не смотреть в лицо тому, что должно произойти.

А ведь будущее случится, понял Гарри. Случится непременно. То или другое. Можно попытаться просчитать события наперед, попытаться что-то изменить, повлиять на ход истории - но будущее все равно случится. Оно неизбежно наступит, и прожить его придется. И, наверное, лучше хотя бы сделать вид, что готовишься к будущему. Возможно, тогда оно заметит тебя и не станет наваливаться сверху всем своим весом.

Гарри кашлянул. Шаткая гармония бездействия рухнула.

Кингсли, потерев переносицу и сжав губы, полез в ящик стола.

И тут в кабинете, несмотря на запрет на аппарацию, неведомым образом возник Пастор Принц.

И настанет веселое утро* …

Каждый день я узнавал что-нибудь новое о его планете, о том, как он ее покинул и как странствовал.

А. де Сент-Экзюпери

Немая сцена. Гарри понял, что называется немой сценой. Северус молчал, ибо по ходу пытался сообразить, как именно себя вести. Драко молчал, потому что ему уже было все равно. Кингсли молчал (открывал рот и снова захлопывал), так как явно не хотел произносить вслух все, что думал, при даме. Дилекта молчала заинтересованно, ожидая продолжения концерта для фортепиано без оркестра. Сам Гарри молчал за компанию и считая нужным предоставить все-таки первое слово самому Пастору.

Между тем тот оглядел «почтеннейшую публику» и насмешливо произнес:

– Я смотрю, у вас тут царит полное взаимопонимание. Докатились…

Пастор вздохнул и, пройдясь, остановился напротив Северуса:

– Ты тут, что ли, не навоевался?

Не дожидаясь реакции, Принц обернулся к Кингсли:

– Или тебе погеройствовать захотелось? Тоже мне, Нельсон, - Пастор говорил с отчетливым укором в голосе, и Гарри казалось, что вот самого-то главного никто и не уловил, что-то было упущено из вида… - Надоело в кабинете сидеть, так сходи, побегай с аврорами. Ладно, господа. В особняке вас ждут две небезызвестные вам персоны, поэтому предлагаю не терять времени.

Пастор развел ладони в стороны, и Гарри подхватил знакомый рывок.

* * *

На самом деле в столовой особняка на площади Гриммо ждали не две, а три персоны.

Гермиона, с любопытством взирая на происходящее, однако, не говоря ни слова, сидела в углу в кресле-качалке, поджав ноги. Сколько Гарри помнил, у него никогда не было кресла-качалки.

Люциус восседал по левую руку от места главы стола на - как же он уронит свою царственную задницу на стул, подумал Гарри - кресле, сильно напоминающем те, что стояли в гостиной его особняка. Рядом с Малфоем с безжизненным видом - а впрочем, на таком же кресле - сидел невысокий мужчина, полноватый, с кудрявыми, до плеч, русыми волосами. На вид ему было лет сорок. Мужчина выглядел изможденным и полностью смирившимся с происходящим.

Гарри знал его. Но раньше этот человек всегда представал перед другими оживленным и воодушевленным, уверенным в своей правоте. А теперь Серпенс Мартель словно превратился в марионетку.

Не торопясь, Гарри прошел вдоль стола и шлепнулся на подлокотник кресла Северуса. Сам Северус, видимо, устав стоять, опустился в кресло. Глянув на Кингсли с Дилектой, Драко трансфигурировал последний стул и расположился напротив отца.

Гарри с удовлетворением отметил, что трансформация столовой завершилась.

Пастор встал между Люциусом и Мартелем и отчетливо заговорил:

– Ну что, уважаемые… Теперь, думаю, все (п/а: именно «все», а не «всё» - на всякий случай). Ведете вы себя, как дети. В войну вот играете. В шпионов. Троянского коня не хватает. Ну да смерть с ним… Расскажите нам, мсье Мартель, как докатились до жизни такой. Лучше сами расскажите, а то я ведь, когда гуманность придумали, как раз спал.

Склонившись над ухом французского Министра магии, Пастор недобро улыбнулся.

– Что?..
– мертвым голосом спросил Мартель.

– Да все. Вот про то, кто вас на это надоумил, расскажите.

Длинные черные волосы Принца были забраны в сложный пучок, на запястьях красовались тугие серебряные браслеты. Красноречиво глянув на Кингсли, Пастор отошел к Гермионе.

– Темный Лорд, - ответил Мартель.

Гарри чуть не поперхнулся. Оказывается, Вол-де-Морт ухитрился одной ложкой в двух котлах помешать!

– Когда?
– подал голос сориентировавшийся Кингсли.

– За два года до его падения. Когда вы признали, что он возродился. Он застал меня дома, в одиночестве, - Мартель говорил по-английски почти без акцента, гораздо лучше Лепринц.
– Сказал, что хочет предложить мне сделку. И дал два дня на раздумья. Потом пришел снова, убил всю мою охрану, с легкостью прорвался через заклинания… Притащил с собой эту девчонку… Лепринц. Сказал, что я зря пытаюсь сопротивляться. Что он сломает меня так же, как сломал ее… В третий раз он застал меня прямо в Министерстве, после совещания. Наговорил какую-то чепуху про Старшую палочку… Про то, что из всего мира одна только Европа пользуется классической магией. Что можно одной Старшей палочкой покорить себе полмира…