Мальчик идет в магазин «Товары для дома». Возвращается расстроенный, понимая, что его выставили на посмешище.

– Извини, – говорит отец, хотя так смеялся, что едва не описался. – Вот тебе пятерка. Купи нам рыбные пальчики [1] , а на сдачу себе чипсов.

Мальчик бросает пятерку в лицо отцу.

– Эй, что такое? – возмущается отец.

– Тебе меня не обдурить, – отвечает сын. – Никаких пальцев у рыбы нет.

Это новый дневник, мама подарила мне его на мой последний день рождения, когда мне исполнилось десять. Я собираюсь каждую запись начинать с нового анекдота, чтобы не выходить из образа. Это означает, что я помню, каково быть персонажем, роль которого играю. Мальчика по имени Горацио. Мой педагог по актерскому мастерству, ее зовут Джо-Джо, говорит, что переписала знаменитую пьесу «Гамлет» в «Современный пересказ о Белфасте двадцать первого столетия с рэпом, уличными бандами и монахинями-камикадзе», и, вероятно, творения Уильяма Шекспира вполне для этого подходят. Меня приняли в театральную труппу, и мама считает, что это большой успех, но советует никому не рассказывать об этом на нашей улице. А не то меня могут побить.

Мы репетируем эту пьесу в оперном театре Белфаста, и это здорово, потому что от моего дома мне идти туда десять минут, и я репетирую каждые четверг и пятницу после школы. Джо-Джо говорит, что я даже могу придумывать собственные шутки. Думаю, этот анекдот даже смешнее, чем последний, о старухе и орангутанге. Я рассказал его маме, но она не засмеялась. Опять грустит. Я начал спрашивать, чего она такая грустная, и всякий раз причина другая. Вчера она грустила, потому что почтальон задержался, а она ждала важное письмо из социальной службы. Сегодня – закончились яйца.

Я не могу найти более глупой причины для грусти. Задаюсь вопросом, то ли она мне лжет, то ли действительно думает, что этого повода вполне достаточно, чтобы рыдать каждые пять секунд. Дело в моем отце? Этим утром я хотел спросить, но со мной приключился «Сон пробуждения», как это называет лысый психотерапевт, и я вспомнил моего отца в тот раз, когда он заставил маму расплакаться. Обычно она очень радуется, когда он приходит домой, а случается такое нечасто, красит губы и взбивает волосы вверх, отчего они становятся похожими на мороженое, и иногда надевает темно-зеленое платье. Но в тот раз, когда отец пришел, мама плакала. Я помню, как сидел рядом с ними, видел вытатуированного на его левом предплечье человека, который, по словам папы, сознательно уморил себя голодом. Он говорил маме: «Не надо вызывать у меня чувства вины», – и наклонялся над кухонной раковиной, чтобы загасить окурок. Трижды ткнул его в раковину.

«Ты же постоянно твердила мне, что хочешь жить в доме, который лучше этого? Это твой шанс, дорогая».

И когда я протянул руку, чтобы коснуться его джинсов, чуть ли не с протертой штаниной на левом колене, на которое он опускался, чтобы завязать мне шнурки, сон пробуждения исчез, и остались только я, мама и звуки ее плача.

Мама недолго говорила об отце, поэтому я решил, что она грустит из-за бабушки. Та всегда присматривала за нами и строго обходилась со слишком любопытными социальными работниками, а когда мама грустила, бабушка, сидя на кухонной скамье, обычно шлепала ее по руке и говорила что-то вроде: «Если не встречать жизнь лицом к лицу, она сшибает тебя с ног». После чего мама обычно приободрялась. Но бабушка больше ничего такого не говорит, а маме становится хуже с каждым днем.

Поэтому я веду себя так же, как и всегда, то есть игнорирую маму, которая ходит по дому с мокрым лицом, и роюсь в холодильнике и на кухонных полках, пока не нахожу искомое: лук и кусок замороженного хлеба. К сожалению, не нахожу яиц и жалею об этом, потому что после этой находки мама, возможно, перестала бы плакать.

Я встаю на табуретку и режу лук под водой в раковине, как учила меня бабушка, чтобы обойтись без слез, а потом жарю его на масле. Затем кладу между двух ломтиков поджаренного в тостере хлеба. Поверьте мне, лучшего лакомства не найти.

Больше всего на свете мне нравится моя спальня. Еще я люблю рисовать скелеты или качаться на задних ножках стула, но, думаю, они только на третьей строчке списка, потому что моя спальня расположена под самой крышей нашего дома и я не слышу плача мамы, когда поднимаюсь туда. Опять же, я отправляюсь в спальню, чтобы подумать, порисовать или написать шутки для Горацио, которого играю. Наверху очень холодно. Наверное, там можно хранить трупы. Обычно я надеваю второй свитер, но иногда куртку, шапку, шерстяные носки и перчатки, как только поднимаюсь к себе. Правда, я срезал с перчаток пальцы, чтобы держать карандаши. В моей спальне так холодно, что папа даже не содрал со стен старые обои, которые приклеили еще в то далекое время, когда святой Патрик пинками вышвырнул всех змей из Ирландии. Они серебристые, со множеством белых листьев, напоминают перья ангела. Человек, который жил в моей спальне раньше, оставил здесь все свои вещи: кровать на трех ножках, гардероб, высокий белый комод с набитыми одеждой ящиками. Видимо, от лени, не хотел ничего собирать, но все обернулось как нельзя лучше, потому что у мамы никогда нет денег, чтобы купить мне новую одежду.

Но это лишь мелкие плюсы моей спальни. А знаете, чем она особенно хороша?

Когда приходит Руэн, я могу болтать с ним бесконечно. И никто не услышит.

Узнав, что Руэн – демон, я не испугался: еще не знал, что демон – это нежить. Подумал, что это всего лишь название расположенного рядом с моей школой магазина, торгующего мотоциклами.

– Что такое демон? – однажды спросил я Руэна.

Тогда я видел перед собой Призрачного Мальчика. У Руэна четыре обличья: Рогатая Голова, Монстр, Призрачный Мальчик и Старик. Призрачным Мальчиком он выглядит почти как я, но не совсем: у него такие же каштановые волосы, и рост мой, и даже узловатые пальцы, и нос картошкой, и уши-лопухи, но глаза совершенно черные, и тело иногда просвечивает, как воздушный шарик. Одежда у него иная. Он носит мешковатые штаны со складками на коленях и белую рубашку без воротника, а ноги у него всегда босые и грязные.

Когда я спросил его, что такое демон, Руэн подпрыгнул и начал боксировать с тенью перед зеркалом, которое закреплено на двери моей спальни.

– Демоны – супергерои, – поведал он мне между джебами [2] . – Люди – те же черви.

Я все еще сидел на полу. Только что проиграл партию в шахматы. Руэн позволил мне съесть все его пешки и ладьи, а потом поставил мат одними лишь ферзем и королем.

– Почему люди те же черви?

Он перестал боксировать и повернулся ко мне. Я видел сквозь него зеркало. Поэтому смотрел на него, а не в лицо Руэна, потому что от взгляда этих черных глаз у меня начинает перехватывать горло.