Мы с Эстрилом виновато переглянулись. Все-таки приятно было, что Иелкон так беспокоился о нас.

— А тут еще у дикарей переполох, — продолжал коротышка, — старуха одна померла сразу после обеда. Вот, плачут по ней, слышите?

— Какая старуха? — спросила я.

— Те-те-мар, Куница. Вот повезло этой девчонке Лош-лош — не успела выйти замуж, как свекровь уже сыграла в ящик. Ну-ка, угостите тростничком. Да, немного же вы насобирали…

Я задумалась: что-то важное было в словах Иелкона. Конечно, мне жаль было старую Те-те-мар, но не в этом дело…

— Мы же с тобой как раз в это время собирали тростник, — обратилась я к Эстрилу.

Тот уже порывался идти вслед за Иелконом.

— Да-да, — кивнул он.

А я все не могла тронуться с места. Так вот что за странную куницу мы встретили в лесу! Это душа Те-те-мар привела нас к озеру Ни-тим-те, решив подарить двум влюбленным такое же счастье, какое испытывала сама. Вот тебе и красивая сказка, вдруг обернувшаяся былью…

Тело Те-те-мар лежало на свежей траве. Ее сын сидел рядом на корточках, а его жена стояла на коленях и пела скорбную песню. Я с благодарностью взглянула на сухонькую мертвую женщину и с новым любопытством посматривала на важные и печальные лица туземцев: сколько еще чудесных людей скрывает их невзрачная внешность? Какими неведомыми никому силами они обладают? И что будет с этими силами, когда Звезды вернутся в мир?

Странный звук прервал мои мысли. Звук доносился с неба: резкий свист, как будто на большой скорости снижалась огромная птица.

— Ниметоны! Бежим! — крикнул Эстрил и, не спрашивая моего согласия, потащил меня к лесу.

Ослепительный белый луч пронзил ночную темноту. Вспыхнул один из шалашиков, туземцы испуганно закричали. Владелец шалашика тщетно пытался спасти из горящего жилища свои ракушечные бусы. Я перестала сопротивляться Эстрилу: кто бы ни прилетел на ниметонах, он не принес с собой мир. Надо было уходить.

— Подождем, — Иелкон неожиданно преградил нам дорогу.

— Ты что, Иелкон? — воскликнул Эстрил, хватаясь за нож. — Это же ниметоны Ортега. Каким-то образом ему удалось поднять их в воздух.

— Каким-то? — усмехнулся коротышка. — А вот каким!

Он сорвал с шеи железный треугольник, подарок матушки, как он всегда говорил. Коротышка чиркнул по нему ногтем, и нам наперерез устремился луч, тонкий, как игла. Иелкон угрожающе провел им по кустарнику, и срубленные ветки, вспыхнув, обуглились.

— Решим все по-хорошему, — сказал он, прищурившись. — Тебя, приятель, я не держу. У господина Ортега нет желания мстить тебе за предательство — тем более, если ты навсегда останешься гнить среди дикарей. Мне нужна только она.

— Зачем? — воскликнула я.

— А твой красавчик еще не сказал тебе? А, приятель? Объясни девушке — как это называют? — зачем ты вез ее к Ортегу!

С каким-то нечеловеческим хрипом Эстрил бросился на Иелкона. Охотничий нож взлетел в воздух и со звоном отскочил от белого смертоносного луча. Мой возлюбленный толкнул меня, так чтобы я оказалась у него за спиной.

— Эй, приятель, не кипятись. Мне ведь не приказывали непременно оставить тебя в живых.

Длинная белая игла нацелилась Эстрилу в грудь. Вырвавшись из-за его спины, я выставила перед собой обе руки и почувствовала, как долгожданное голубое пламя срывается с моих пальцев. Мощный сгусток голубого пламени обрушился на Иелкона. Это было гораздо больше, чем нужно, чтобы просто обездвижить его. Но я и хотела большего: предатель должен был умереть!

Звездная сила бросила жреца на древесный ствол. Удивлено глядя на свой обугленный живот, коротышка сполз на землю. Голова его беспомощно упала на грудь.

— Бежим, — Эстрил поднял с земли нож.

Я с сожалением огляделась на становище туземцев, охваченное паникой. Несчастные, давшие нам приют, теперь расплачивались за это: загорелся еще один шалаш, еще с утра заботливо подновленный хозяйкой. И в этот миг огромный колпак, горящий мертвенным белым светом, опустился прямо на нас. Мы забились в нем, как звери в ловушке, но невидимые стены были непроницаемы. А потом я почувствовала удушье, в глазах у меня потемнело, и я потеряла сознание.

Хмурый пасмурный день посмотрел в узкое стрельчатое окно комнаты. Я лежала на широкой постели, устланной дорогим шелковым бельем, под невесомым, но теплым атласным одеялом. Прямо надо мной под сводчатым потолком висел фонарь в кованом бронзовом абажуре. Я села, прислоняясь к подушке, и огляделась. Рядом с постелью на спинке резного кресла висело чужое платье — туника из тонкой светло-серой шерсти с подолом, затканным серебром. Решив, что это предназначено для меня, я оделась и тут же бросилась к двери. Увы! Она была заперта — я снова оказалась в плену. Оставалось только надеяться, что здесь ко мне отнесутся милостивее, чем у дикарей ва-у-фа.