Помолчали. Слышно было только как хрустят на зубах маринованные грибы.

– А ты, я смотрю, запутался, – сказал мужчина и добавил с ироничной усмешкой. – Киллер!

Иван кивнул. Он действительно не понимал своей жизни и отчаянно завидовал человеку, который сидел напротив него. Иван отдал бы все, что у него есть, лишь бы тоже испытывать удовольствие от ежедневного бездумного сидения с удочкой на берегу.

– Вот, что я тебе скажу, Буратино! – наставительно произнес мужчина запихивая в рот кусок колбасы. – Плюнь на все! И делай только то, что сам хочешь делать. Надоело убивать – брось! Захочешь убить кого-нибудь – убей! Но только сам. Не по приказу. Хочешь, с нами пошли. Мы здесь недалеко обитаем, на Головинском кладбище, пока не похолодало еще. Там и допьем это все.

Он показал рукой на две оставшиеся бутылки «Комдива», еще целые.

Иван кивнул. Ему вдруг очень захотелось взглянуть на кладбище. Просто взглянуть, посмотреть – как там, среди могилок?

Они долго, как показалось Ивану, брели по берегу озера, как называл мужчина, которого, как выяснил, наконец, Иван, звали Батей. По дороге Батя рассказал свою историю. Вернее, Иван выпытал из него, что тот был священником, «батюшкой», настоятелем небольшой церквушки на Владыкинском кладбище, что находится на окраине Ботанического сада. Оттого и кличка его пошла. На вопрос, как же его зовут на самом деле, Батя мрачно пробормотал.

– А никак меня не зовут. Просто – человек. Батя. И все на этом.

А вот вопрос о том, как же оказался он в бродягах, его задел и даже как-то возбудил.

– Тоже вот, как ты, о жизни задумался, – сказал он, шагая мимо станции метро «Водный стадион» вместе с Иваном и своим спутником Пряником. – Встал однажды утром, голова трещит с похмелья. Хочется чего-то, а чего – не пойму никак. Прихожанку-то турнул со своей постели, она оделась и ускакала, а я сижу в одном исподнем, думаю. Я в семинарию-то попал уже после того, как Московский университет окончил, кандидатскую защитил, биолог я по мирскому образованию. о душе человеческой много к тому времени узнал и передумал всякого немало. Мне службу утреннюю вести, а душа противится, не хочет перед прихожанами маяться. Мне бы, думаю, сейчас сидеть где-нибудь на бережку, на поплавок смотреть и следить, как вокруг него вода колышется. Ничего больше и не хочу. Ни бога и ни дьявола. Я столько лет о боге рассуждал, столько лет дьявольским уговорам уступал, что не могу больше. они друг с другом не ладят, а я тут при чем? Я не бог и не дьявол. Я просто – человек. Чего же они во мне-то поле битвы устроили? Да ну их у лешему! Рясу под кровать бросил, мирскую одежду надел, да и ушел из церкви. Ключи дьяку отдал... А Пряник, вот, со мной увязался... тоже – богу не верит, а за дьяволом не хочет идти... Он сторожем был при церкви-то... Так вот и живем с ним на кладбище, уже лет пять, наверное, а то и шесть. Летом рыбку ловим, зимой книжки читаем, да корзинки плетем из лозы.

Батя остановился и посмотрел на Ивана внимательно и многозначительно. Они уже подошли к воротам кладбища. Через ограду Ивану было видно, как покосились кресты на старых заброшенных могилах, а на новых сверкали золотыми буквами надписи на гранитных и мраморных обелисках.

– Вот, Буратино, живем мы где, – сказал Батя. – Там, где другие смертные отдыхают.

– Иваном меня зовут, – сказал Иван.

– Иваном ты станешь, когда в себе разберешься, – возразил Батя. – А пока ты – Буратино. Глупый деревянный мальчишка с коротенькими мыслями. Хоть и богатенький... Ну, пошли, чего стоять-то на пороге...

И они вместе с Пряником не торопясь вошли в кладбищенские ворота.

Иван почувствовал, что не может идти вслед за ними. Ему показалось, что его охватило ощущение тесноты от лежащих в этой земле один на другом покойников. Ему стало душно и захотелось расправить плечи и глубоко вздохнуть.

Он посмотрел вслед Бате и Прянику, которые н оглядываясь, шли мимо кладбищенской конторы, мимо мраморных заготовок и старых оград, сваленных в кучу, и остался стоять на месте. Потом медленно повернулся и пошел обратно по Головинскому шоссе к станции метро...

Через сорок минут он выходил из парикмахерской, в которой с него содрали густую щетину, щедро облили туалетной водой и коротко постригли. В ларьке у метро на маленьком базарчике он купил новые джинсы, рубашку и просторную джинсовую куртку, под которой хорошо скрывался его пистолет в плечевой кобуре.

Прямо за ларьком он переоделся, не смущаясь удивленных взглядов прохожих, бросил свою грязную одежду в урну и почувствовал, что внешне ничем теперь не отличается от всех остальных. А то, что внутри у него было не спокойно и не твердо, так у кого из тех, кто спускался сейчас с ним по эскалатору в метро, было по-другому? Только у полных идиотов, которые совсем ни о чем не думают?

Здание «Интегралбанка» находилось в двух минутах ходьбы от метро «Площадь Ногина», об этом Иван знал с того времени, когда наблюдал за Кроносовым, готовясь к его убийству. Но Придя туда сейчас, он с удивлением обнаружил, что вместо главной конторы банка там расположен его филиал. Клерк, встретивший Ивана у дверей, долго выяснял, какой именно из филиалов ему нужен, так как у «Интегралбанка» их по всей Москве разбросано не меньше десятка. Иван с трудом уяснил себе, что главное управление находится на Тверской, рядом с Пушкинской площадью, в огромном здании бывшей гостиницы «Минск».

«Филиалы, значит, у вас по всей Москве! – думал Иван раздраженно, пешком шагая от площади Ногина к Пушкинской. – Денежки, значит, кроносовские придержали, а потом развернулись на них! А за то, что я его замочил, мне же, значит, еще и спасибо. А у вас все по-прежнему! Еще и лучше дела ваши пошли? Ну, смотрите, козлы! Я ведь могу и еще кого-нибудь за Кроносовым вслед отправить!»

Иван даже остановился, настолько неожиданным и жгучим оказалось для него вдруг возникшее желание убить того, кто занял место Кроносова. Ему было абсолютно все равно – кто этот человек. Достаточно того, что он встал на место, которое должно пустовать, раз человек, который его занимал, убит Иваном. Иван не знал еще ничего об этом новом управляющем «Интегралбанком», но судьба его уже Иваном была решана. Он должен был умереть.