Канун дня летнего солнцестояния

Финн не мог видеть осуждающего взгляда Джакомо, но чувствовал, что теплый воздух мастерской насыщен презрением.

За последние несколько недель он научился чувствовать.

— Ты опять пришел выбранить меня за неосмотрительность, Джакомо? — спросил он, не глядя на итальянца.

Финн снова устанавливал батарею, проведя целый ряд усовершенствований, и не мог позволить себе отвлечься.

— От женщин все неприятности, — сообщил Джакомо.

— Да, я знаю, ты мне это уже неоднократно говорил, и все же я люблю ее. Так что отвали, приятель.

— Отвалить? Что это значит?

— Это значит не лезь не в свое дело. Не приставай. В общем, что-то в этом роде. Кстати, а зачем ты пришел?

— Письма, — произнес Джакомо и бросил на рабочий стол несколько конвертов. — И вопрос.

— Джакомо, — простонал Финн, — только не это. Твой вопрос может подождать?

— Она сказала леди? Другим леди?

Финн сделал паузу:

— Нет.

— Она сказала, что выйдет за вас?

— Пока нет.

— Она сказала, что любит?

Финн ткнул в сторону Джакомо проводом, который держал в руке.

— Послушай, приятель, ты переходишь все границы. Хватит. У меня нет привычки болтать о женщинах вообще, и уж тем более не с таким женоненавистником, как ты. Уж не знаю, откуда тебе все известно, но…

— Это нетрудно, синьор Берк, — вздохнул Джакомо. — Я видел ваше лицо утром, я видел свет в вашем окне ночью, когда остальные были темными.

— Я часто работаю по ночам.

— Работаете? — Джакомо закатил глаза. — Смешно. Значит, вот как англичане называют это дело.

— Ну почему ты пристал именно ко мне? — взвыл Берк. — Что я тебе сделал?

— От этой работы одни неприятности. Увидите. Однажды вы убедитесь, что я прав. Женщинам нельзя доверять.

Финн выпрямился. Завтра наступит первый день лета, и хотя двери каретного сарая были широко распахнуты, чтобы впустить прохладный ветерок с холмов, к полудню в мастерской становилось очень жарко и душно, особенно когда работало динамо, заряжая батарею для вечерних испытаний. Он почувствовал, как с затылка под воротник потекла тонкая струйка пота.

— Для леди Морли соображения чести — не пустой звук. Я бы доверил ей свою жизнь, — утвердил Финн и дотянулся свободной рукой до стакана воды, стоящего на краю стола.

Джакомо пожал плечами:

— Все любовники, молодые любовники, одинаковы. Они думают, что знают все. Они думают, что узнали самое важное, чего никто раньше не знал. Но помяните мои слова, мистер Берк, женщины не могут быть честными по своей природе. Они не стоят.

Финн поперхнулся водой и долго не мог откашляться.

Джакомо оживленно жестикулировал.

— Они не стоят, мобильны, словно весенний ветер.

— Как что? Ах, я, кажется, тебя понял, — произнес Финн, поставил стакан и задумчиво почесал подбородок. — Ты хотел сказать, что они неустойчивы, переменчивы.

— Ну, да, я так и сказал. Помните песню? — И Джакомо удивительно приятным голосом пропел: — «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене…» Так вот. Это чистая правда.

— Да, но ведь оказалось, что красавица вовсе не была ветреной. И в этом смысл арии. А ветреным был герцог. В этом и заключается ирония.

Джакомо нахмурился:

— Вы меня запутали.

— Опера, Джакомо. «Риголетто». Твоя песня — ария из этой оперы.

Мужчина придал себе вид оскорбленного достоинства:

— Я не слушаю никаких опер. Я только слышал, как люди пели песню.

— Очаровательная история, можешь мне поверить. Занимательный сюжет. Только конец грустный. В любом случае она опровергает твое мнение о женщинах. Та женщина, о которой в ней идет речь, благородна до мозга костей. — И Финн устремил на садовника улыбающийся взгляд.

Джакомо прищурился.

— Вы так думаете, синьор Берк. Она вам так сказала. — Он взял конверты и стал их перебирать. — Прочитайте письма, возможно, там написано, что я имею в виду.

— Ради Бога, Джакомо! — Финн досадливо поморщился. — Откуда ты можешь знать, что написано в моих письмах? И какое они имеют отношение к леди Морли?

Теперь Джакомо взглянул на Финна с улыбкой:

— Когда не будете заняты, синьор. Когда у вас будет время.

Финн уже открыл рот, чтобы ответить, но в это время в мастерскую вошла Александра.