Однако закончил свои интервью Филатов на мажорной ноте: «Но, знаете, я верю, что когда-нибудь ту кладовку, в которой наш кинематограф, наша литература, наше искусство, разроют. И окажется, что здесь на сопротивлении в стране, о которой было сказано, что „Так жить нельзя“, создавались прекрасные, обжигающие, удивительные вещи. И это будет замечательная кладовка для Европы».

Тем временем напряжение в Театре на Таганке не снижается. Как мы помним, одно время Филатов отказывался играть в любимовских спектаклях, однако потом он изменил свое решение и вновь вернулся на сцену, чтобы поддержать Губенко, который тоже играл свои роли в этих спектаклях. Поскольку Любимову это поперек горла, он делает все возможное, чтобы избавиться от обоих. 28 марта режиссер собрал свою часть труппы, чтобы решить проблему Губенко и Филатова. Чтобы не прослыть диктатором, он решил не снимать их с ролей волевым путем, а переложил это на плечи коллектива. В итоге большинством голосов было решено не выходить на сцену вместе с этими актерами.

Сразу после этого решения в фойе театра со стены сняли портрет Губенко, который долгие годы висел аккурат между портретами режиссера Любимова и художника Боровского. Место губенковского портрета занял портрет Золотухина. А когда он возмутился этим – дескать, его намеренно сталкивают лбами с Губенко, – Любимов лично подошел к нему и сказал: «Валерий, это мое распоряжение. Я не хочу работать с Губенко и не желаю висеть рядом. Не могу я рядом повесить Демидову – скажут, любовница. Ты – ведущий артист. Тебе что, не хочется висеть со мной?» Золотухин ничего не смог возразить шефу.

29 марта скандал продолжился. Теперь настала очередь ответного удара с противоположной стороны. Губенко и Филатов пригласили в театр журналистов нескольких центральных изданий и провели пресс-конференцию, где рассказали о событиях последних дней. При этом сцену, где выступали ораторы, украшал весьма лаконичный транспарант: «Позор родителю, предавшему, а теперь продавшему». В своем выступлении Губенко заявил следующее: «Если Любимов принял решение снять Губенко и Филатова с ролей, то пусть сделает это в письменном виде и этот документ передаст нам. Если этого не произойдет, то лично я завтра приду на спектакль и буду играть, как бы Любимов этого ни не хотел».

В тот же день стало известно, что Любимов запретил играть в спектаклях и жене Филатова Нине Шацкой. Кроме этого, по театру пронесся слух, что Любимов, узнав об ультиматуме Губенко, заявил: мол, если он придет, то я выставлю людей у входа и не пущу его в театр. Ситуация вновь стала похожа на ту, что произошла в конце января, когда конфликт разрешали с помощью ОМОНа. Ни в одном не только столичном, но и российском театре еще не было скандала такой глубины и накала. А ведь это была легендарная «Таганка» – театр, который в умах миллионов людей ассоциировался с самыми светлыми душевными порывами. Теперь от этих порывов не осталось и следа. И люди продолжали ломать головы: случайность это была или закономерность?

31 марта Губенко и в самом деле приехал в театр, чтобы играть в спектакле. С ним приехали журналисты в предвкушении очередного громкого скандала. Однако он не произошел. Любимовская сторона провела перед представлением собрание и вняла голосу разума: решила не нагнетать страсти, которые могут привести к срыву спектакля, а устроить разбор полетов завтра.

На следующий день выяснение отношений продолжилось. Любимов согласился принять у себя вожаков противоположной стороны: Губенко и Филатова. Разговор начался с неожиданного: Любимов публично извинился перед Филатовым за то, что некоторое время назад весьма уничижительно отозвался о его фильме «Сукины дети». «Я погорячился, Леонид», – сказал Любимов. Филатов был обескуражен подобным реверансом, поскольку готовился совсем к иному разговору: с шумом, с криками. Поэтому Филатову не оставалось ничего иного, как принять правила игры и ответить режиссеру собственными реверансами. Он даже заявил, что согласен выйти на сцену уже завтра. Однако когда то же самое заявил Губенко, Любимов встретил это в штыки: «Нет, Николай Николаевич, вы завтра играть не будете. А с нового сезона, если вы захотите, мы сможем вернуться к этому вопросу». Ситуация вновь накалилась. Губенко несколько раз покидал кабинет Любимова, потом опять возвращался, затем снова уходил. Так продолжалось в течение нескольких часов. Глядя на все это, Филатов взял свои слова обратно и заявил, что при таком раскладе он тоже играть в театре не будет. К компромиссу обе стороны так и не пришли.

Потом Губенко и Филатов сидели в «стекляшке» (кафе) возле театра и обсуждали только что произошедшее. Вместе с ними там был Валерий Золотухин. По его словам: «Леня пил коньяк, он заявил Любимову, что должен подать заявление – товарищ Губенко, ближе никого нет, а меня называл отцом своего сына. Это название криминального фильма „Отец моего сына“. Ничего себе. Но я молчал, и терпел, и наблюдал. Николая мучит вопрос о приватизации Любимовым новой коробки театра. «Я что, на старости лет у Пети (младший сын Любимова. – Ф.Р.) милостыню пойду просить?! Он выкинет всю труппу на улицу. Ты будешь иметь 2–3 %, а 51 % акций будет у Любимова, а потом у Пети». А я думаю: «А почему Ю. П. не заслужил этого?! И он что – увезет коробку с землей в Иерусалим?.. И почему я не могу иметь 2–3 %, это и Сереже, и Денису хорошо». Ленька похвалялся, что он хоть сегодня может купить дом в Англии: «Я состоятельный человек»…»

2 апреля скандал в Театре на Таганке продолжился. Губенко и Филатов пришли в театр, чтобы играть в спектакле, а их не пустила на порог милиция, которую вызвал директор «Таганки» Борис Глаголин. После этого стало окончательно понятно, что никакого примирения сторон быть уже не может. Стороны отошли на заранее намеченные рубежи и стали готовиться к будущим баталиям, которые были не за горами. Любимов опять уехал из Москвы, чтобы подготовить очередную зарубежную премьеру – «Грозу» А. Островского для театра в Хельсинки.

Между тем 14 мая в газете «Собеседник» было опубликовано большое интервью с бывшим актером «Таганки» Борисом Хмельницким. Он почти два десятилетия играл на сцене этого театра, после чего ушел в «свободное плавание». Касаясь ситуации в своем театре, он сказал следующее:

«Исправить сегодняшнюю ситуацию в нашем театре невозможно, она необратима. Вот и весь конфликт: со сцены произносятся высокие слова, репертуар-то очень мощный, а внутри театра тем временем создается обычная совдеповская коммуналка. Это несоответствие – суть нынешнего конфликта. Мы не имеем права говорить высокие слова, потому что сами в дерьме погрязли. К нам идут за другим и ждут от нас другого. Мы же перестали соответствовать тому, для чего были предназначены. Вот и все…»