Может быть — на Ваше усмотрение — дать подписать клич некоторым китам, вроде Карповича, Гуля и тому подобным, кто захотят? Решайте сами — мы вполне полагаемся на Вас.

Г<еоргию> В<ладимировичу> действительно очень, очень плохо — и до сегодняшнего дня — ему с каждым днем становится хуже. Он почти все время в безучастном состоянии, в полусне. Вчера, когда меня не было дома, он соскользнул с дивана и в продолжение двадцати минут не мог встать, так я его и застала на полу.

Самое скверное, что здешние доктора не умеют определить, чем он болен. Одним давлением крови его состояния объяснить нельзя. Доктор мне недавно сказал: как? Вы все еще не отвезли вашего мужа в Париж? Там, может быть, разберут, что с ним, если Вы обратитесь к специалистам.

Но, спрашивается, как и на какие деньги я могу предпринять такое путешествие? Я просто теряю голову от отчаяния и бессилия. Я так боюсь, что не могу спать ночью, все прислушиваюсь к его дыханию.

Простите, что пишу Вам все это — но Вы один из настоящих друзей Г<еоргия> В<ладимировича> — их, к сожалению, немного.

Но довольно. Напишу и о себе, т. е.: о моих — Ваших стихах — о Хлебникове.

Спасибо за поправку — непонятная рассеянность с моей стороны. Конечно, «дева ветреной воды» [175] . Я поправила. И вот как получилось:

(и т. д.).

Гуль уже ответил, что пойдет в следующем номере «Нов<ого> журн<ала>» еще с одним моим. Я рада, что могу посвятить Вам, т. е. что Вы разрешаете.

Пишите, пожалуйста, даже если только несколько слов — по делу — и несколько — без дела — о себе. Сердечный привет всему собачьему семейству и поклон Вашей жене и Вам.

Пусть Вам на новом месте будет лучше, чем на прежнем.

Ваша Ирина Одоевцева

<На полях:> Жорж целует Вас. Пять долларов дошли — спасибо и еще раз спасибо.

Скоро в издании «Нов<ого> журнала» выйдет книга стихов Жоржа [176] . В следующий раз пошлю Вам его новую фотографию. Его снимали на дому.

<май 1958 г.> [177]

Дорогой Владимир Федрович,

Письмо с 5-долларовым вложением дошло благополучно. Большое спасибо.

Пришло оно сегодня, когда Г<еоргию> В<ладимировичу> впервые за неделю стало настолько лучше, что он смог сам его прочесть. А шесть дней тому назад я думала, что это уже конец. У него был временный паралич, и он двое суток пролежал, не в состоянии двигать ни рукой, ни ногой, и только стонал и задыхался.

Случилось это с ним вследствие пребывания в госпитале, где его подвергли всяческим мучительным и напрасным исследованиям, думая, что его надо оперировать. Все это оказалось докторской ошибкой, но Г<еоргий> В<ладимирович> так извелся в госпитале, что, вернувшись домой, чуть не умер.

Самое ужасное то, что позвать в дом доктора со стороны нельзя, а домашний не обращает внимания на больных, не желающихлечиться в госпитале. Мне пришлось одной ухаживать за Г<еоргием> В<ладимировичем> и днем и ночью. И это не только утомительно, но и очень страшно. Мне все казалось, что он умирает. Особенно страшно ночью!

Спасибо большое за все, что Вы делаете для Г<еоргия> Владимировичах Помощь ему действительно необходима — немедленная помощь.

Ваша формула — «Если не понимаете, то вы ослы»… исчерпывающе точна, но лучше не дразнить подлецов, конечно. И немного сахару необходимо, чтобы они чувствовали себя героями за свою подачку. Литфонд меня поразил, прислав… 30 долларов. Для чего, спрашивается, стригут они баранов-читателей, если для Георгия Иванова, для его спасения не находится больше, чем эти гроши? У нас на 30 долларов даже нельзя сходить на осмотр к хорошему профессору. А Жоржу необходимо съездить хоть на месяц в санаторию. Он совершенно надорван, и доктор не скрывает, что его положение опасно — и с каждым днем ухудшается.

Неужели же ему действительно дадут погибнуть? Ведь его еще можно спасти. Но скоро будет поздно. И тогда никакие санатории не помогут. Но довольно об этом.

Вы правы, статья Адамовича [178] не так уже хороша и не без старомодности. Но все же не без лестности. И даже Вам комплимент отпущен,

чем он меня известил заранее. «Хоть на один раз согласился с Марковым, которого Вы так любите» [179] . Но, конечно, ему новые стихи Г<еоргия> В<ладимировича> не очень-то нравятся. Он весь в прошлом, и прошлое ему всегда милее настоящего.

В моем Хлебникове, моем-Вашем, изменение — добавка:

и так далее.

А то получался вздор. Я просто забыла, что не забав, а воды. Но из-за этого получилось «богаче», забористее.

Видите, я даже о стихах рассуждаю, хотя мне сейчас ни до чего, кроме Жоржа, дела нет.

Желаю Вам и Вашей жене здоровья и всяческих удовольствий и успехов. Как мало мы все ценим будничное благополучие и как часто зря огорчаемся. Я это поняла только теперь.