Если бы не случайный прохожий, обнаруживший в темном коридоре складского помещения жалобно скулящего Махмуда, тот умер бы от внутреннего кровотечения. Но и это не все. Ранним утром в ателье позвонил незнакомец, который сообщил Хамиду, будто его подмастерье пытался изнасиловать молодую женщину, за что ее братья и раздробили руку, которой он к ней прикасался. Фарси бросил трубку, словно она обожгла ему ладонь. Хотя он никому ни слова не сказал о нападении, на следующий день о случившемся знали все его сотрудники.

Мастер Хамид был на заседании в министерстве, когда зазвонил телефон и трубку снял Самад. Это оказалась жена Махмуда, которая, плача, сообщила, что жизнь ее мужа — слава богу! — теперь вне опасности. Однако работать правой рукой он никогда уже не сможет. В больнице стало известно, что Махмуду отомстили как насильнику, добавила женщина, захлебываясь от рыданий, и теперь их обоих все презирают.

Пробормотав утешения, Самад повесил трубку.

Салман чувствовал благодарность к Караму, несомненно приложившему руку к избиению, и одновременно ужасался жестокости наказания. Ведь оно затронуло и семью Махмуда, обреченную отныне на нищету. Что за игру ведет Карам?

В этот день беднягу Ради вырвало в первый раз. От мастера это утаили, а на следующий день Ради как будто полегчало. Когда у него начинались спазмы желудка, Салман лечил его травяными настоями.

Хамид недолго оплакивал Махмуда. Через неделю он послал своего помощника Самада к одному молодому талантливому каллиграфу с предложением работы. Самад должен был угостить его хорошим обедом, на который мастер дал ему двадцать лир.

— Не жадничай, — напутствовал Фарси Самада. — За едой он станет сговорчивей.

Через два дня в ателье появился новый подмастерье. Его звали Башир Магди, и он мечтал разработать новые шрифты для всех газет и журналов. Это был веселый, современный молодой человек, которому Салман сразу же пришелся по душе.

— Ты здесь не для того, чтобы заниматься пустяками, — осадил Башира Хамид, прослышав о его планах. — Мы работаем для вечности.

Но Башир вечно куда-то торопился. Через два месяца он не выдержал и ушел в какую-то крупную газету, где стал главным каллиграфом.

Матери Салмана стало совсем плохо. На Рождество она лежала с температурой, потом немного оправилась и снова заболела. Салман покупал дорогие лекарства, но они только снимали боль. Каждую пятницу он водил ее к доктору Сахуму, который в этот день принимал бедняков бесплатно. Приемная была переполнена, но доктор оставался приветлив со всеми, вплоть до последнего пациента. Он так и не смог толком сказать, что случилось с матерью Салмана. Общее истощение? Инфекция? Наконец он отвел юношу в сторонку и шепотом сообщил ему, что Мариам долго не проживет. Ей к тому времени не исполнилось и сорока.

Салман и его внезапно взявшийся за ум отец ухаживали за Мариам не покладая рук. Им помогали соседи. Однако состояние матери не улучшалось.

«Что же это такое? — думал Салман, возвращаясь с работы. — Эта женщина родилась в нищете и всю свою жизнь потратила на человека, которого не любила и не уважала и который не любил и не уважал ее. Она испытала столько боли, а теперь осуждена на медленную и мучительную смерть».

— Иногда мне кажется, что Господь наказывает не тех, — сказал он Нуре.

В тот день, после обычной еженедельной уборки в ателье, Салман должен был до обеда отнести одному клиенту законченную и уже оплаченную каллиграфию. Около десяти утра он завернул драгоценную ношу в газету и отправился в путь. На мосту Виктории Салман увидел Пилота, который послушно сидел возле какого-то слепого нищего.

— Пилот, мой верный пес, кто бы мог подумать! — прошептал Салман.

Юноша рванулся было к внезапно обретенному другу, но страх за дорогую каллиграфию остановил его. Салман решил сначала зайти к архитектору, жившему через три улицы, и отдать ему заказ. Там ему пришлось ждать, пока архитектор смог лично принять его и поблагодарить за работу, так велел Салману мастер.

Каллиграфы — гордый народ. Хамид часто рассказывал ему историю о египетском властителе по имени Мухаммед Али и персидском мастере Синклахе. Мухаммед Али заказал ему переписать одну поэму религиозного содержания, чтобы повесить ее в мечети, которую планировал выстроить в Каире. Каллиграф трудился два месяца, после чего приказал слуге доставить свое произведения в Каир. Во дворце он должен был объявить, чт'o везет. В случае, если Мухаммед Али не принял бы свиток стоя и с подобающим уважением, слуге было велено привезти каллиграфию назад. Но не только сам правитель, весь его двор встретил работу мастера Синклаха стоя и с возгласами ликования.