Наружность этого человека и вправду была весьма… эм… непривычной. Мало того, что на лице живого места нет, так еще и вымахал с целую гору. Метра под два ростом, к то му же весьма широкий в плечах, сталкер, казалось, мог одной рукой свернуть мне шею. Как на такого одежку только сыскали, ума не приложу, да и прокормить его дело не легкое…

– Да я и не боюсь вовсе. А тот, кого вы хмырем обозвали, между прочим, сам Достоевский! Станцию нашу в честь него назвали! Великим писателем был до Катаклизма, гордостью нашего народа! – И я смущенно добавил: – По крайней мере, мне так дядька рассказывал.

Дойдя до конца основного зала, я вновь посмотрел на девушку-ангела и отчего-то с благодарностью чуть дольше задержал свой взгляд на путнике в черном.

– Правильно, парень, не давай своих в обиду! – засмеялся Влад, а потом и все остальные, в том числе и я.

Затем прошлись до эскалаторов и поднялись в вестибюль станции. Жители удивленно наблюдали за нами. Мы разговаривали обо всем подряд. Я рассказывал им об устройстве нашего закутка, с удивлением слушая о жизни в остальном метро. Т ак и шли, пока не уткнулись в гермоворота и блокпост перед ними.

– Вот, вроде, и все, – выдохнул я с толикой сожаления. – Всю станцию вам показал, кроме грибницы. Но туда сейчас нельзя, только с разрешения начальства, а оно боится утечки. Не хватало еще, чтобы споры по всему метро разнесли. Некоторые виды грибов только у нас ведь есть, тем и живем.

– А что за гермодверьми? Это бы нам тоже знать не помешало, – спросил один из вояк.

– Да что там может быть? Переход подземный в коридор. Раз в неделю отправляют туда отряд на сбор дров. Особо не углубляются, собирают рядом с воротами. Не знаю, как раньше было, но после Катастрофы деревья пустили корни прямо в проход – их и рубят. На телегах сюда завозят, складывают в поленницу и подсушивают пару дней. Неплохо горят. Поначалу, вроде бы, были несчастные случаи и нападения мутантов, но я этого не застал. Теперь вот научились: выходят только в определенное время, когда ночь на поверхности. Все твари, обосновавшиеся в переходе или пережидающие там палящее солнце, сваливают на охоту.

– Ясно. Эх, узнать бы побольше!

Мне не хотелось прощаться с этими людьми, хотя бы еще немного побыть среди них, погреться в тепле их дружбы…

– А пойдемте к моему опекуну! Он как раз владеет местным баром, если вы меня слушали, конечно… Вы же собирались отдохнуть после дороги? Заодно и спросите, чего хотите, дядька-то, он много всего знает, – ухватился я за спасительную соломинку.

– А парень дело говорит! – громыхнул Горыныч. – Айда, выпьем!

– Да, наш человек! – весело добавил Влад и похлопал меня по плечу.

«Наш человек». Эти слова, отразившись миллиарды раз в голове, разлились удивительным чувством по всему телу, разжигая в душе веселый огонек еще не вошедшей в силу, несмело пробивающейся из глубин существа надежды, которая, однако, уже заставляла сердце биться чаще…

* * *

– Я смотрю, ты гостей привел. Это хорошо… это правильно! Клиентов у меня нынче не много, а патроны, их ведь надо откуда-то брать. Неужто коммерческая жилка в тебе проснулась? – довольно встретил нас Михалыч. – Ну, проходите, дорогие, рассаживайтесь, сейчас быстренько накормим, напоим да и спать уложим. Вас кстати ко мне прикомандировали, так что жить покамест вместе будем. Дополнительные палатки руководство выделило уже… А вы здесь надолго ль, хлопцы?

– Ох, отец, и сами не знаем еще толком, – задумчиво произнес Влад. – Вот вы нам за обедом и расскажите. Держите, тут овощи всякие, небось, у торгашей-то накупить еще не успели? – уже задорно добавил он.

– Щедрые ребята, это славно, это верно. Недурственный пай, – снова заладил свое Михалыч. – Оставайтесь подольше, погостите, глядите, какой мой малец довольный? Я его сроду таким счастливым не видывал.

Всегда опекун так: как только гости, вся мрачность куда-то испаря ется. Только захаживают к нам не часто. А может, действительно, его моя улыбка так обрадовала?

– Дядька, прекрати! Чего перед людьми меня позоришь?! – обиженно пробубнил я.

– Кстати, нет на полях ничего… зато в респираторе твоем дыра есть, небольшая совсем, но все же за вещами следить тщательнеме надобно… – уже серьезней прибавил Петр Михайлович. – Эй ты, здоровый! Пошли, с готовкой мне поможешь, за троих, небось, ешь-то? – обратился он к Горынычу. Даже схватил того за руку и потянул, пытаясь сдвинуть с места. Это так забавно смотрелось, что все дружно расхохотались.

Когда они удалились, о чем-то по-свойски болтая, Светлый тут же поинтересовался:

– А чего там у вас на плантациях произошло, о чем отец твой проболтался?

– Ничего особенного, – буркнул я. – Может, потом расскажу.

Утренний случай теперь казался простым страшным сном, да и вся жизнь до этог о дня – всего лишь затянувшимся кошмаром, из которого я только сейчас смог вырваться…

* * *

Уже позже, после совсем недурного обеда, мы сидели за чаркой грибной настойки и разговаривали о делах, которые привели ребят в наше захолустье. Даже мне налили, сказав, что за встречу не грех и выпить.