Вероника очутилась в распоряжении «медведя».

— Огонь там не зажигать, Ваше благородие?

— Ладно, и в темноте посидит…

— Ну, иди за мной! Живо!

— Потом ко мне ее в «дежурную», на допрос!

— Слушаюсь.

«Медведь» пошептался с прапорщиком и повел Веронику в одиночную…

— Вот видишь: в моих руках теперь. Что захочу, то с тобой и сделаю… — говорил он на ходу, оглядываясь на арестантку. Подошли к лестнице, и «медведь» приостановился: — Иди вперед. Недотрога. Эка беда — за титьки взял!.. Что ты, буржуйка, что ли?

На площадке Вероника остановилась, прислонилась к стене и схватилась за грудь. Темный ужас охватил ее душу, сжал ее сердце, и в голове помутилось. Поплыл пол под ногами, поползла стена — и она скатилась и простерлась навзничь, забилась в судорогах…

— Вот те раз! Вставай, вставай! Не прикидывайся…

«Медведь» наклонился, хлопнул Веронику по щеке, пощекотал под мышкой. Нет, не смеется, сволочь! Взаправду. Порченая, видно. Что с ней теперь делать? Буржуйка, красная буржуйка, значит: и по чулкам, и по штанам видать — видишь, какие узорчики на штанах-то. Ух, ты… ый!..

Внизу послышались торопливые шаги многочисленных ног, сопровождаемых характерным позвякиванием военных доспехов. «Медведь» отпрянул, прекратив свои исследования, и, отойдя в сторону, ждал. Три офицера, в их числе и полупьяный юнец.

— Что такое?

— Так что упала, Ваше благородие, и не встает… Дурнота с ней… Порченая.

— Она это? — тихо спросил один из офицеров юного прапорщика.

— Она, — шепнул тот, и все переглянулись.

— Что теперь, Ваше благородие, с ней делать будем?

Юнец что-то тихо произнес, и все сдержанно захихикали.

— Обморок. Прежде всего в таких случаях следует освободить дыхание.

Один из троих встал на колено и начал расстегивать на груди крючки и пуговицы.

— Перенесите ее куда-нибудь, господа! Что ж тут, на лестнице…

— Ко мне в «дежурную». Ну-ка, принимайте!

Подняли Веронику с пола и понесли. Красивая девушка с обнаженной грудью и загнутой юбкой, из-под которой свешивались изящные ноги в черных шелковых чулках, — во всех уже разбудили «вожделение». Пользовались ее обмороком и старались давать волю рукам и глазам. «Медведь» шел позади, грузно ступая своими тяжелыми башмаками по полу, и шептал, отирая пот с лица:

— Теперь с ней что хочешь делай…

Принесли в «дежурную» и положили на клеенчатый диван. Мысли у всех были одинаковые, скверные, но их было трое.

— Спрыснуть ее водой, господа?

— Погоди ты. Коньяку надо ей дать…

Спорили шепотом, жидовка или русская? Вмешался стоявший у двери «медведь»:

— Нет, я тоже думал, ан нет: крест есть!

Быстрые, спешные шаги за дверью спугнули «эротическое настроение».

Кто-то идет в «дежурную». Отошли в разные концы, юнец сел за стол к чернильнице, раскрыл какую-то огромную книгу. Растворилась дверь — вошел пожилой полковник, строго окинул орлиным взором комнату и спросил:

— Это что значит?

Показал перстом на диван. Молодые притихли, юнец встал во фронт и начал рапортовать.

— В таком случае надо доктора!

— Не решились ночью беспокоить… Простой обморок…

— Но каким образом она очутилась в дежурной, когда место арестованным не здесь, а внизу?

— Она проявила себя… Она нанесла унтер-офицеру Стратонову оскорбление действием по лицу…

— Так точно, Ваше благородие! Ударила.

— И я решил составить протокол… И вот по дороге в дежурную комнату она упала в обморочное состояние…

— А почему там, внизу, женщины подняли бунт?

— Не могу знать.

— Их обыскивали?

— Так точно. Вот здесь у меня все, что найдено…

Полковник подошел к столу, стал было рассматривать бумаги и вещи, но неожиданно обернулся к стоявшим в углу офицерам:

— А почему, господа офицеры, вы находитесь здесь?

— Мы зашли случайно.

— Потрудитесь выйти. Здесь служебное помещение.

Те сделали поворот на месте и, промаршировав, скрылись за дверью.

— Дайте мне все, что найдено у этой особы.

Дамская сумка и в ней всякая всячина. Полковник посмотрел содержание сумочки, нашел документ, письмо, прочитал и задумался.

— Гм!.. Знакомая фамилия… Неужели красная?

— Так точно. Из подвижного лазарета. Захватили вместе с вагоном…

Вероника очнулась. Не понимала еще, что с ней случилось. Увидя свои ноги непокрытые и грудь полуобнаженной, все вспомнила и закричала истерическим воплем. Ей пришла мысль, что «гнусность» свершилась.

Полковник стал успокаивать, приказал дать воды, а Вероника, вскочив с дивана и сжавшись в углу комнаты, показывала на растерявшегося юнца и кричала: