— Кончен, кончен дальний путь, вижу край родимый! — сентиментально произнес путешествующий и вынул коробочку из-под монпасье. Потянуло дымом и навозом. Навстречу прокатились дровни [257] , и кто-то сказал:

— Счастливо!

Тявкнула собака. Замаячила околица и ворота, похожие на виселицу.

Обозные стали громко переговариваться о месте ночлега, а лошадки прислушивались, прядя ушами и сверкая синеватыми белками умных и добрых глаз.

Просторная изба постоялого дома кишмя-кишела народом. Трое возчиков, обратный ямщик [258] , странствующий шерстобит, одинокий путешествующий, хозяин с хозяйкой и их ребятишки, молодой парень-разбойник, вавиловские старики, зашедшие на постоялый двор потолковать с дальними проезжими людьми… Мужичий клуб.

Все это ютилось на грязной половине, слабо освещенной жестяной коптящей лампой на стенке, сплошь заклеенной синими генералами, аляповатыми пейзажами, бумажками от конфет, нравоучительными картинами на тему о пьянстве и о семи смертных грехах… Возчики ужинали, обратный ямщик с шерстобитом сидели, спустив ноги, на печке, старички разместились по лавкам, кто-то похрапывал на полатях… Маленькие часики на перегородке торопливо махали маятником, наполняя избу хлопотливым тиканьем… Было душно, пахло овчиной, печеным хлебом и махоркой…

Разувшись и распоясавшись, обозные мужики ели щи с убоиной. Ели они серьезно, сосредоточенно и неторопливо, стараясь как можно глубже запрятать ложку в рот, а потом шевелили мускулами челюстей и усами, выжидая каждый своей очереди. Путешествующий сидел на коннике, посматривая на обозных, и время от времени шептал:

— Ах, ты, Боже мой милостивый!..

— С чем щи-то?

— С убоиной. А ты что? Может, похлебаешь и ты горячего-то? — спросила полногрудая миловидная баба, кухарка постоялого.

— Не имею средств, очень ограничен…

— Иди похлебай! — предложил Николай.

— Совесть не дозволяет…

— Хватит щей-то… Иди!..

— Коли милость будет… Надо маленько брюхо прогреть…

Получив от бабы деревянную ложку с узорами и выеденным краем, путешествующий перекрестился, подсел и скромно и застенчиво начал опускать ложку в блюдо, избегая захватов мяса.

— Кто ты будешь? — спрашивали его старики.

— Путешествующий!..

— А чем занимаешься?

— Хожу по земле между людями… Одинокий. Хочу в остальный раз на родимую матушку поглядеть…

— Городской, что ли?

— Всякий… Служил в солдатах… Теперь уволен.

— Кислая шерсть [259] , значит, — сказал с печи шерстобит.

— А куда пробиваешься?

— Иду, а конца не вижу… Известно, куда человек идет: к своей могиле… Погляжу на матушку и опять пойду…

— Это правильно…

— Сумнительный, брат, ты человек…

— Безвредный… Земля не принимает, люди для меня, как собаки для волка…

— Бродяга, видно?..

— Все мы бродяги… Ходим-бродим, а потом в яму и уж крепко…

— Смерть-то не знаешь, где найдешь… Вот у нас грех-то с Василием Игнатовым! Жил-был поживал, добра наживал, думал, конца жизни не будет. А оно вон как перевернулось. Пришел из солдат сын: «Где земля?» Нет земли: закрепился на пять душ да и продал… А сын без ничего остался. «Как же, говорит, это выходит, тятенька?.. По миру, говорит, идти?» — «Как хочешь!» — «Отдай хоть деньги, что за мою душу получил!..» — «Не дам!» Взял полено да по башке… Отца-то!.. Свернулся старик и готов: Богу душу отдал…

— Бог покарал!.. И сына и весь мир обидел… Кабы два года еще прошло, передел бы сделали — ему бы только на две души земли-то пришлось. Вот он и поторопился: закрепил мирскую-то землю, продал ее, а она всем миром столько годов потом да кровью поливалась… За нее сколь годов другие выкуп платили…

— Мир земли лишился, а сын убег, бродягой заделался… Ищут его, ловят теперь, а пымать не могут…

— Бог прячет… За мир грех на себя принял… На прошлой неделе был здесь урядник и наказывал ловить, если в родных местах обнаружится…

— А нам что же его ловить?.. Он нам ничего худого не сделал…

— Что на отца руку поднял — это его дело с Господом Богом…

— Верно! Мы ему не судьи!..

— Правильно! Лови, коли хочешь сам, а мы убежать пособим!..

— А деньги-то где?.. За землю-то?..

— Пропали, братец!.. Кок произошло убийство, сын убежал, бросил избу-то, а покойник пятеро суток на полу в сенях валялся… Урядник осмотрел, запечатал, на бумагу все дело закрепил и уехал. А когда было вскрытие, и имущество в известность приводилось, обнаружили только рупь семь гривен!.. Где они, деньги-то?..