Однажды бесцельно бродившего по улице Тражука подозвал к себе стоявший у ворот дед Ермишкэ.

— Заходи, Тражук, будешь дорогим остем.

Чулзирминцы прозвали старика Элим-Челимом. Он не выговаривает букв «к» и «г» в начале слов. Дед все время курит трубку, выплавленную из олова. Он ее надраивает до блеска и гордится: «урю эмиль челим». Люди, передразнивая старика, еще больше исказили слово «кемиль», отсюда и пошло прозвище.

В избе дед распорядился снохам поставить самовар и ласково заговорил с угрюмо-молчаливым юношей:

— Не орюй, Тражук. Если смолоду наступила на ногу орова, человеком будешь. Ак думаешь жить дальше? Овори, не таись от меня. Я ведь тебе довожусь уккой, старшим дядей по матери.

Тражук подумал: «Откуда ты мне доводишься куккой? [9] Мама — из Хуривара. Все ее братья там и живут».

Старик, так и не дождавшись ответа, продолжал:

— Опять, что ли, хочешь пойти в узьминки учиться. Не ходи, сынок. Не водись с русскими. Они тебя до добра не доведут. Отца твоего они же и погубили и лошадь отняли. А я? Не из-за них ли стал таким… осноязычным. При мне, огда я был маленьким, русские до полусмерти избили моего отца возле моста. С тех пор я так вот оворю. И ты, шельма, за глаза зовешь меня, наверно, Элим-Челимом.

— Напрасно так про русских… — подал наконец голос Тражук. — Среди них тоже есть и плохие и хорошие. Вот мои хозяева в Кузьминовке. Как родные они мне. Ваша соседка Кидери знает…

— Погоди. Про идери разговор будет особый. Вот покурю, поспеет самовар, за чаем и поговорим.

Дед начал набивать трубку крошевом самосада, уминая его большим пальцем. Потом вынул из кисета кремень. Приложив трут к камешку, стал высекать огонь.

Пока загорался трут, табак из трубки высыпался. Дед слова стал набивать трубку.

Сноха Ермишкэ, хохотушка Праски, стрельнув глазами в молодого гостя, сквозь смех проговорила:

— И зачем ты, тятя, рассыпаешь дорогой табак. У нас ведь никогда не гаснет огонь в очаге…

— Тебя не спрашивают, вертихвостка, — беззлобно огрызнулся старик. — Много ты понимаешь. Трубка в два раза слаще, огда сам добудешь огонь.

Старшая сноха Хвеклэ подала на стол поющий самовар, нарезала хлеб, разыскала в шкафчике засиженный мухами огрызок сахара, придвинула гостю.

— Ну вы потом почаевничаете, — заявил снохам старик. — У меня разговор с дорогим остем. Идите на ухню.

Хвеклэ молча покорилась, а младшая проговорила скороговоркой:

— Ладно, мы уйдем на кухню. Все равно знаем, о чем будет речь.

У вдовца деда Ермишкэ два сына, и оба на войне. Война не обернулась пока большим горем в этой семье. Письма приходят. Снохи Элим-Челима проворные, трудолюбивые, живут дружно. У младшей нет детей, у старшей — два сына. Ворчливый, но добрый свекор иногда пугает, грозясь привести в дом жену.

— Что ж будем делать, если наш старик и вправду женится, — вздыхает Хвеклэ. — Какая еще свекровь окажется!

— Не горюй, ингэ [10] , — смеется Праски. — Для жениха Элим-Челима не подросла еще расавица.

— Тише, услышит, — волнуется старшая. — Не называй ты его так! И не передразнивай. Мой старшенький с тебя берет пример, тоже стал дурачиться. Говорит деду прямо в лицо: «огда ты мне сделаешь, дедушка, олодки?» Ладно хоть дед-то смирный и понятливый. Не обижается.

— Жениться тебе надо, Тражук, — сразу огорошил дед Ермишкэ гостя, — Я и сам женился в семнадцать лет, огда умер отец.

Тражук от неожиданности поперхнулся чаем.

— Я подыскал тебе девку, — продолжал старый, не замечая смущения гостя. — Трудолюбива, пригожа, а поет ак скворушка. Был бы моложе, сам бы на ней женился.

Тражук от слов старика будто тяжелую ношу сбросил.

— И живет та расна девица рядышком с нами. Не догадываешься? Про идери и веду речь. Что молчишь? Иль в узьминке русскую девушку нашел? Неспроста расхваливаешь русских, за родню их почитаешь.

— Нет, Ермишкэ кукка, — твердо сказал Тражук. — Нет у меня ни русской девушки, ни чувашской. Рано еще думать мне про женитьбу. Сначала надо выбраться из землянки. Батрачить придется самому.

— Значит, не хочешь жениться. Зря! Добра тебе желает твой укка. А все-таки не забывай про меня. Заместо отца тебе буду.

В сенях Тражука остановили невестки Элим-Челима.

— Чью девку сосватали? Когда будет свадьба? — тараторила насмешница Праски. — Силой женит или сам выбрал?