Тражук растерянно слушал, а девушка вдруг заговорила печально:

— По делу пришла к тебе, Тражук пичче. И Уксинэ не обмолвилась, что собираюсь в Кузьминовку. Дядя Мурзабай меня с саней заметил. С Санькой они ехали. Стали расспрашивать, куда да зачем. Я сказала — за покупками… Вот так, Тражук пичче.

«Выходит, Кидери грустить умеет. А я ее шальной считал — вот как ошибаешься, когда не знаешь человека».

— Что случилось, Кидери? — спросил Тражук участливо.

Девушка сверкнула черными, как смородина, глазами:

— Нет уж, Тражук пичче, — беспечно защебетала она, — не для беседы на школьном крылечке я сюда заявилась. Пусть снится тебе хоть царевна, но на сегодня я — твоя гостья. Веди меня к себе, чаем угости.

…Вовремя успели свернуть в проулок: на дороге мелькнули казанские сани Мурзабая.

Глядя прямо в глаза Тражуку, Кидери тихонько пропела:

— Не зарься, бедняк, на дочь богача. У нее есть жених познатнее тебя.

— Помолчи… не смейся над хозяином, раз выбралась к нему в гости, — рассердился Тражук.

— Ладно, ладно, Тражук пичче, больше не буду, — заворковала девушка. — Скажи своим дома, что я — твоя сестра.

— Они знают, что у меня сестры нет…

— А ты сообразить не можешь. Нет родной сестры, есть двоюродная.

Тетя Феня и дядя Степа приняли гостью Тражука радушно. Кидери только одну зиму ходила в русскую школу — речь хозяев она понимала, но отвечала по-чувашски. Тражук переводил. Когда вышли из-за стола, Кидери перекрестилась и сказала по-русски:

— Спасибо, дядя Степа, спасибо, тетя Феня.

Хозяйка умилилась.

— Чай, заночует твоя сестренка? — спросила она ласково.

Вопрос застал парня врасплох. Об этом не было речи. До вечера еще далеко. Зачем Кидери ночевать в Кузьминовке? Но озорница быстро нашлась.

— Скажи, что здесь заночует твоя сестренка, — сказала она по-чувашски. — Я с делом пришла к тебе. А мы еще о серьезном и не говорили. Ну, отвечай же доброй майре [7] , мол, Катя любит спать на печке.

Тражук перевел.

— Не на печку, на свою постель уложу дорогую гостью, — еще больше повеселела тетя Феня.

Кидери, состроив капризно-уморительную гримасу, произнесла по-русски довольно чисто:

— Хочу на печку, тетя Феня, — и рассмешила этим даже хозяина.

— Вечером на улицу своди сестру, — посоветовала добрая хозяйка, — познакомь с русскими париями. Эх, кабы жив был наш сыночек Трошенька, сосватали бы твою сестру Катюшу. Крепко она мне полюбилась… С тобой бы породнились.

Кидери наконец заговорила с Тражуком серьезно, и он слушал ее внимательно:

— …вдовые солдатки слепнут от слез. Вот и от нашего отца перестали приходить письма, у мамы не просыхают глаза. А мне некогда лить слезы. Сам знаешь, две сестренки и братишка на моих руках.

Сердце Тражука сжималось от боли. Девушка заметила волнение Тражука.

— Люди советуют послать письмо о розыске отца, — перешла она наконец к делу, — А кто мне напишет такое письмо? Вот я и вспомнила о тебе.

Тражук письмо написал, а вот о своем деле заговорить не решался.

На улицу собирался неохотно. Кидери торопила его:

— Одевайся скорее, Тражук пичче. Будь на один вечер моим парнем!

— А ты скажи это по-русски, пусть хозяева поймут, какая ты мне сестренка, — огрызнулся Тражук.

Выйдя на улицу, постояли у двора. Помолчали.

— Ходишь в гости к русским девушкам? — спросила Кидери. — Познакомь и меня с русским парнем.

Нет, не умел Тражук поддерживать легкомысленную пустую беседу.

— Сроду я не выходил вечером на улицу. Не знаю, где тут собираются парни и девушки.

Кидери засмеялась. Что он сказал смешного? Об этом и спросил.

— Над тем и смеюсь, что не умеешь говорить смешное, — пуще хохотала Кидери. — Над тобой смеюсь. — И вдруг притихла. Взяла под руку. — Не обижайся, Тражук пичче. Над собой я смеюсь. Не надо мне русских парней.

Они медленно шли вдоль огородных прясел, в сторону чистого снежного поля. Под ногами певуче скрипел скованный вечерним морозом снег. Под холодным светом полной луны на придорожных чистых полосках снега вспыхивали серебристые звездочки.