Угахви, вернувшись из сеней, услышала последние слова Тимука. Смуглая лицом и никогда не смущавшаяся женщина вдруг почему-то стала багровой.

— Пойди-ка, отец-то коня запрягает, — бросила она дочери. — Посмотри, в какую сторону поедет. Иди! Иди! — Она настойчиво выпроваживала дочь за дверь.

Угахви и Тимук остались одни. Жена Мурзабая, намного превосходившая ростом Тимука, схватила будущего зятя за шиворот и злобно потрясла.

— Заткнись, — прошипела Угахви. — Когда молчишь — медведь, а коли заговоришь — верблюд. Будешь лишнее болтать — удушу тебя подушкой.

— Не я, не я, Угахви, — запищал Тимук. — Он сам так сказал! Он сам!

Скрипнули порота. Тимук выбежал на улицу и успел заметить, куда свернул Мурзабай.

«Не через маленький мост, а через большой поехал. Видать, в Вязовку, к Ятросову», — решил он.

— Лишь когда сказал о ребенке, удалось уговорить. Без этого ни за что бы не согласился, — нахально осклабясь, сказал Тимук, вернувшись в дом.

— Атте согласен?! — обрадовалась Кулинэ.

— Можно сказать, согласен. Перед уходом выговорил лишь одно слово: «Валяйте!»

Другое слово, которое сказал Мурзабай женщинам, Тимук не передал. Тот злобно бросил: «По собачьи валяйте!» И еще несколько слов прошептал он невенчаному зятю:

— В Камышле не вздумайте появиться. Для берданки приобрел картечь на волков.

Тимук решил, что хозяин выехал из ворот с тем, чтобы никогда не возвращаться. Ни Угахви, ни Кулинэ об этом пока можно и не говорить…

— Валяйте, сказал? Что же будем валять-то? — развела руками Угахви. — До заговенья можно было бы окрутить, да играть свадьбу — грех. Сразу после похорон одной дочери выдавать другую замуж — перед людьми стыд. А не поспешить… может твоя вынужденная ложь, Тимук, правдой оказаться, — растерянно говорила Угахви.

— Венчаться не будем, справлять свадьбы не станем, — Тимук не дал докончить матери Кулинэ. — Запишемся в книге Совета и начнем жить по новому закону. Никто и знать не будет, когда записались.

Таким образом, обычай сочетаться браком по новому закону в Чулзирме начали дочь Мурзабая и его работник. Хотя сам Тимук и не верил в бога, но после этого обряда встал на колени и долго молился за окончательную победу Красной Армии, за то, чтобы власть Советов закрепилась навсегда.

Мурзабай в душе уже начал было мириться с неожиданно нагрянувшей бедой. Но тут же вскипело, взбунтовалось его сердце. Им овладело желание размозжить голову Тимуку, а Угахви и Кулинэ схватить за косы, выбросить за ворота…

Но он попытался успокоиться.

«Нет. Терпи, Мурзабай, терпи! Любимую дочь призывал терпеть, терпи и сам. Пусть они живут по-собачьи. Мне бы самому не потерять человеческого обличья».

Вот так закрылись для Мурзабая ворота жизни, долга и чести, не закрылась бы еще хоть маленькая калитка. Две цели призывали его жить дальше: первая — внук, ребенок Уксинэ, вторая… вот из-за нее и решил внезапно Мурзабай заехать в Вязовку.

В Ключевке Павел Иванович со дня образования там волостного центра ни разу еще не был. При въезде в село через дорогу на высоких столбах трепетало красное полотнище аршинной ширины:

«Да здравствует, хлебная монополия!»

«Хлеб, хлеб, хлеб нужен государству. Кто его посеет и вырастит? Пусть растит Тимук. Я, как Хрулкки, стану разводить только черную малину», — усмехнулся Мурзабай, проезжая под плакатом. К центру села такие полотна попадались все чаще. Развевались красные флаги. А что случилось? В честь чего торжествует Ключевка? Спросить бы у кого-нибудь. По он догадался сам, без расспросов.

«Ведь после Казанской настает праздник Советской власти. Наверное, готовятся отметить вторую годовщину новой саманы».

Перед двумя красивыми домами-двойняшками Попова снует народ. На этом месте Мурзабай почему-то остановил копя. На широкой, как ворота, доске аршинными буквами начертано: «Бедность не порок».

«Только это вам теперь и остается говорить, — Мурзабай принял название пьесы за лозунг. — Чахрунов вы видеть не желаете, не замечаете…»

— Да пропади пропадом! Павел пичче! Куда едешь? — вдруг окликнул Мурзабая женский голос.

— А, что? Куда еду? Куда… В Камышлу еду, — растерялся Мурзабай.

Женщина громко рассмеялась, лишь тогда Мурзабай признал Анук.

— Ты что, Павел пичче, среди бела дня без всякого бурана заплутался? Кто же ездит в Камышлу через Ключевку? Это получается: в Таллы через Киев.

— Ну, попутно, попутно решил заехать к Симуну. — Мурзабай сам понял, что такое объяснение — нелепо. — Еду к твоему отцу. А оттуда прямиком — в Камышловку, через мельницу, через мельницу.