Шрифт:
— Нет… Повторять чужие слова? Неинтересно. Да еще и «замана» невзначай вылетит. Потом… Как-никак, а при Советской власти и на сцене не положено пьянкой увлекаться.
Антонина Павловна, улыбнувшись, предложила:
— Пока мы готовимся к спектаклю, Владимир Наумович пускай скажет речь перед зрителями.
Режиссеры настойчиво продолжали Качагу Матви обучать грубому голосу.
Село с нетерпением ждало Нового года. А он не заставил ждать, пришел довольно быстро. Раньше — через неделю после рождества, а в этом году раньше за неделю…
Желающие смотреть спектакль в здании школы не уместились.
Семен и беспокоился и радовался:
— Летом прямо на улице соорудили бы сцену. Всему селу сразу показали бы. А сейчас что делать? Ни в Ключевке, ни в Заречье такого успеха не было. Мы разве думали, что вся Чулзирма повалит «Бедность не порок» смотреть?
Не попавшие на спектакль нажимали на двери.
Тимрук вышел на улицу уговаривать толпу.
— Успокойтесь, товарищи. За то, что пришли, вам — спасибо!.. Все посмотрят, и вас не забудем. Завтра специально для вас покажем. Того, кто сегодня смотрит, второй раз не пустим…
— А не обманешь, Тимрук пичче?
— Советская власть никогда не обманывает!
Семен перед началом спектакля произнес речь: он объяснил, что такое новый календарь, новый стиль. Все были довольны, что Новый год пришел раньше обычного.
Когда Семен нырнул за полог, вышел Замана-Тимрук.
Анук наказала ему «говорить не меньше получаса, чтобы артисты успели приклеить бороды, покрасить лица».
— Я дам знать, как настанет время, — предупредила она его.
— Товарищи! Советская власть и в Чулзирме, и во всей Самарской губернии, и по всей Российской земле укрепилась навсегда, — начал Тимрук.
Он говорил о положении на фронтах, о необходимости собирать и отправлять теплую одежду для фронта. Народ, раньше боявшийся слово сказать перед председателем, сейчас зашумел:
— Ладно, Тимрук пичче, об этом ты с нами часто беседуешь. Теперь ты расскажи нам, как выследил и поймал Фальшива. Суд над ним был или нет?
— Сразу бы расстрелять такого злодея!
— Говорят, что он убил Сибада-Михали.
— Он Шатра Микки сбил, сбросил под обрыв. Верно или нет?
Публика заставила Тнмрука заговорить и о событиях в Чулзирме.
— Шатра Миккн, говорите? Кто это — Шатра Микки? — загорелся Тимрук, как настоящий оратор, — Не знаю! Не видел, не слышал! Есть у нас Никифор Иванович Романов, герой! Прежде он занимал вас своими сказками. Превращая сказку в жизнь, дважды добровольно уходил на фронт. А здесь, в селе? Борясь с врагом, три раза встречался с глазу на глаз со смертью. А помните, как его до крови избили каратели? Он и тогда не переставал славить Советы… Вы по старой привычке зовете его Шатра Микки, но все-таки теперь он для нас не Шатра-рябой Микки, а Хитре-красивый Микки. Каждому надо стараться быть похожим на него… Если хотите знать о Фальшине, то время Фальшиных кончилось. Чтобы судить Фальшина по всем законам, ждут только выздоровления Никифора Иваныча…
— А за что посадили Хаяр Магара? Он что, тоже убил человека?
— Я же сказал, время Фальшиных кончилось, они получат по заслугам. Фальшины, хаяры-узалы [46] на одну колодку скроены. Одной веревкой перевязаны, на одной бумаге записаны их имена…
Разгоряченного Тимрука Анук уже несколько раз дергала за полу, просунув руку из-за занавеса. Тот ничего не чувствовал. Сразу и не заметил, как открыли занавес, и лишь когда засмеялся и захлопал в ладоши народ, соскочил со сцены.
46
Узал — негодяй.
Тимрук не стал дожидаться конца спектакля, решил пойти поздравить своего нового друга с Новым годом.
Микки вроде бы выздоравливал, сегодня он не бредил, разговаривал спокойно и разумно. Тимрук не торопил его и не переспрашивал.
Вечером, перед тем как пойти в школу, не надеясь на Пазюк, Тимрук велел своей жене Мархве посидеть возле больного.
— Если кто придет, говорить с Микки не разрешай, пусть окрепнет, — распорядился он.
Ятросов приехал в Чулзирму еще до возвращения Тимрука с «охоты на волка». Он страшно ругался, что больного положили в глиняной избушке с земляным полом. Из углов дуло, печь разгоралась медленно. По просьбе Ятросова Микки перенесли в дом Анук, к Арланову, и уложили на кровать в передней избе.
В Чулзирме Ятросов пожил неделю.
Было совершенно ясно: чем-то тяжелым стукнули Микки по затылку, сочли его умершим и бросили. Свежий воздух сделал свое — к Микки вернулось сознание.
Несколько часов пролежал бедняга на промерзшей земле, в снегу и простудил легкие.
— Если выдержит сердце, поправится, — сказал Ятросов перед отъездом, оставил лекарства и велел при первой необходимости съездить за ним в Вязовку вновь.
Ятросов, каким бы отличным народным лекарем ни был, не мог сам писать медицинское заключение. Вызывали для Микки врача из Ключевки.