Здорово повезло Семену. Вот кто разрешит его сомнения, ответит на все вопросы. Захар Матвеевич понимает все с полуслова.

— На съезде тебе действительно нечего делать, — говорит Захар, хлебая пустой суп и лукаво поглядывая на Семена, брезгливо цедящего сквозь зубы городской «щербет». — Это кулацкий съезд. Резолюцию мы знаем наперед: не давать городу хлеба, не признавать Советской власти, ждать Учредительного собрания. Ну и пусть ждут. Мы созовем свой — бедняцко-середняцкий съезд и опрокинем эсеров. Пока нам недосуг. Первая задача: покончить с Дутовым. А эсеры обделывают под шумок свои грязные делишки. Но во время революции ничего втихую делать нельзя. Все выплывет наружу.

Семен удивлялся: он ведь и сам думал почти в точности так, как говорил Захар. «Эх, Сахгар пичче, Сахгар пичче! Ты, наверно, большевика из меня хочешь сделать. А не знаешь, что я человек нерешительный. Да и не будет мне доверия! Хоть и живу отдельно, все знают, что я почесть как сын бывшему старшине Павлу Мурзабаю…»

— Я понимаю, — словно угадал его мысли Захар. — Ты сейчас думаешь, а кто мне поверит, Мурзабаю? Поверят! Люди теперь все понимают по-новому. Ты — не Мурзабай, а Николаев, сын своего отца Тимуша. Я в тебя крепко верю. Не знаю, как поживают там мои, в Базарной Ивановке, — заговорил он о своем. — Надо бы перевезти семью в Чулзирму. Жена прожила бы как-нибудь возле братьев. Да нельзя мне в Оренбургскую губернию, пока там не установилась Советская власть. Вот выбьем Дутова… А пока надеюсь на Румаша, хотя и с ним давно потерял я связь.

Семен рассказал ему все, что знал про Румаша. Сначала Захар порадовался, потом призадумался, водя левой рукой по бритому подбородку.

— И когда только я всех увижу? Ведь за мной следят — даже увидеться с детьми не могу…

Семен решил отвлечь Захара от невеселых дум.

— Что, Сахгар пичче, наверно, недавно бороды лишился? Руки-то — привычка осталась — к бороде тянутся.

— Кхе-кхе, — усмехнулся Захар. — Два года назад сбрил — как в солдаты забрали. А привычка-то, она долго живет. Еще один враг. Я говорю о привычках, косных обычаях народа, особенно крестьян, особенно чувашей. Еще и с этим столкнемся. Ну а пока, слава богу, молодежь смело штурмует старые крепости.

— А «слава богу» тоже надо забыть, Захар Матвеич. Ты, говорят, давно стал безбожником. А теперь еще и большевик!

— Что, не по душе тебе наша городская пища? — не переставая смеяться шутке Семена, спросил Захар. — То-то. Так и живем, так и воюем. Да еще побеждаем, — он встал из-за стола. — А теперь я пойду, а ты немного подожди, пока не вернулись со съезда твои эсеры, бери свой ширтан! Познакомлю тебя с друзьями. Угостим нашим национальным блюдом «русских чувашей». Квартируют они у вокзала.

Вечером Захар исполнил обещание — познакомил Семена с «русскими чувашами».

Так прозвали самарские большевики двух братьев Самариных: Алексея, что постарше, и Андрея — ровесника Семену. Они, будучи русскими, даже состояли в чувашской секции губкома партии. Алексей вернулся большевиком с фронта. Андрей был учителем, связался с эсерами, но под влиянием брата тоже перешел к большевикам.

Семен встречал и прежде русских, знающих чувашский. Санька Смоляков, например, тоже с детства говорил по-чувашски, но плохо, с акцентом. Удивило Семена в «русских чувашах» другое.

— Бывают некоторые чуваши, — сказал он новым знакомым, — старающиеся забыть родной язык, чтобы походить на русских. А таких, чтобы выдавали себя за чувашей, мне встречать не доводилось. Да, по-моему, за это памятник надо поставить на чувашской земле.

— Памятник уже есть, — сказал Андрей весело. — Кузница отца на берегу Самары в нашем селе Арлановке. Там теперь раздувают горн ученики отца. Отец в это село пришел молодым — скрывался от властей. Маму нашу позже привез. А назвал он себя Самариным, фамилию скрывал. Вот и мы — Самарины. Один мальчик-чуваш, сирота, у нас в семье жил, нашего батю называл атте [25] . Вот, выходит, братья мы ему. Чем не чуваши?

Алексей ласково похлопал Семена по плечу:

— И мы встречали таких чувашей, что отказывались от своего языка… Нельзя их осуждать. У правительства политика такая. Темные люди своими насмешками заставляют чувашей скрывать национальность. В знак протеста против политики стоящих у власти мы, русские, и стали называть себя чувашами.

— По-чувашски говоришь чисто, однако без русского слова «протест» не обошелся, — подметил Семен.

— Ха-ха-ха! — младший пришел на выручку старшему. — Протест — слово иностранное, латинское. Пришла пора ввести его и в чувашский язык. Ну как ты скажешь по-чувашски: «Выразить протест»? Никак. А чуваши, так же как и русские и другие народы, выражают протест против насилия, бесправия и любой несправедливости.

— Братья Самарины — лучшие ораторы, — вмешался наконец молчавший до сих пор Захар. — Иван Васильевич привлекает их к работе среди чувашских солдат. Многих чувашей они повернули в сторону большевиков.

— Алексей Васильевич, Андрей Васильевич, Иван Васильевич! — удивился Семен. — Три брата, что ли? И тот такой же «русский чуваш»?

— Нет, тот не Самарин, а Воробьев. Не русский он, а самый настоящий казанский чуваш. Эти вишь какие красавцы. Воробьев ничуть не красивее Шатра Микки. Завтра мы тебя с ним познакомим — он башковитый, грамотный.