— Тебя убьют. Спасибо аллаху, никто из беляков не видал тебя возле нашего дома. Спасибо Афзалу, что раскрыл калитку. А кто тебя видел, тех уже нет! Ты их сам убрал, товарищ Тайман-батыр…

Это был отец мальчика, рабочий кожевенного завода, узнавший в отчаянном парне агитатора, выступавшего как-то в цехе. Кожевенник увел Румаша на огород, велел ему и Афзалу полоть сорняки, а сам пошел дорезать корову.

Выстрелы затихли. Новые хозяева отогнали грузовик. Калитка, видимо, не привлекла внимания. Убитые валялись не только у этого дома. Румаша оставили жить в доме на правах приехавшего из деревни родственника. Каждый вечер рабочий рассказывал Румашу о том, что творится в городе. Много погибло коммунистов, советских работников и рабочих в Стерлибаше. Над Белой каркали черные вороны. Вода в реке побурела от крови.

Отец Афзала не был ни красным, ни белым. Большевистского агитатора он спас по просьбе матери-старушки и сынишки. Позже оп и сам привязался к неожиданному родственнику, да и дело, которому служил Румаш, стало рабочему казаться близким.

Около месяца прогостил Румаш в башкирской семье, дольше в городе было оставаться опасно. «Надо бежать! Но куда, в какую сторону?» На восток в сторону гор путь закрыт. На мосту всех перехватывал патруль, и подозрительных вели в тюрьму. Ловили и тех, кто переправлялся через реку вплавь. На запад путь казался покойнее. Белые не ждали особой опасности с той стороны. Они все свое внимание обратили на восток, обеспокоенные движением армии Блюхера вдоль лесистой горной гряды.

Путь на запад вел к дому. Но надо было пройти сотни верст, чтоб добраться до своих. И все-таки Румаш выбрал этот длинный ц потому опасный путь.

Недобрые слухи ползли из города. Одни разносились Фальшиным по Сухоречке, другие доползали до Чулзирмы и приглушались там могучим Вись-Ягуром.

Слухи о перемене в губернии и уезде испугали местных каменских начальников. Председатель Совета Федунов, запуганный Фальшиным, отказался от власти. Вись-Ягур в Чулзирме захватил бразды правления и объявил себя председателем Каменки. Правда, пока об этом в Сухоречке почти никто не ведал.

Оповещенные чугуновскими «гвардейцами» бывшие фронтовики — и чулзирминские и сухореченские — вышли на постройку моста в это лето дружно. Так без обычного скандала и достроили б мост, если б не Карп Фальшин. К вечеру заявился он при всех регалиях царского старосты: бляха из самоварного золота сияла на груди, рука сжимала железный посох.

— Бросайте работу, сухореченские! — ударил он по бревну палкой. — Кто вас созвал? Не знаю! Объявляю шабаш. Пусть чуваши мост достраивают: им надо в город да на базар. А нам куда тарахтеть по этому мосту? К башкирам кобылье молоко пить?

Ястребом налетел Вись-Ягур на Фальшина. Тот занес было над ним палку, но опустить не успел, Ягур одним ударом поверг наземь невысокого плотного бородача. Русские и чуваши бросились разнимать: чуваши держали за руки Вись-Ягура, а русские — вскочившего на ноги Фальшина.

— Я тебя, царского пса, арестую… расстреляю, — брызжа слюной и вырываясь, орал Вись-Ягур.

— Кончилась ваша власть, — шипел в ответ Фальшив. — В Самаре всем теперь Комвуч [29] заправляет. Там таких, как ты, всех передушили. Чехи царя Михаила садят на престол. А тута я был и остаюсь законная царская власть. Тебя, Егоров, в Сибирь упеку!..

Вись-Ягур крупный детина, но куда ему до Палли, старшего сына Элим-Челима. Тот схватку увидел с чувашского берега, молча сорвался с места и, прыгая со сваи на сваю, с балки на балку, в одну минуту очутился рядом.

Перетрусивший насмерть Фальшин истошно завопил:

— Ратуйте, люди русские! Старосту убивают! Кара-у-ул!

Но боевой клич Фальшина прозвучал втуне.

— Ты, Ягур Ягурч, если хочешь представлять власть, не ори, не дерись, — спокойно сказал Палли. — Уважай народ. А ты, самогонная глотка, — повернулся он к Фальшину, — не визжи, как боров! Руки об тебя противно марать. Кто, говоришь, в Самаре забрал власть? Камвуч? [30] Чей огонь, мы сами знаем. А тебя давно пора самого упечь в Сибирь. Не ты ли укокошил Сибада-Михайлу? — Палли сорвал с груди Фальшина бляху — швырнул ее в поду, вслед полетела железная палка. — Теперь никого не запугаешь! Катись отселя и к мосту больше не подходи. Какая б там ни была в Самаре власть, у нас здесь — Советская.

Палли поддал колонкой под зад Фальшину. Развенчанный староста, пробежав шагов двести, обернулся и погрозил кулаком. Он что-то выкрикивал, — ответом был общий хохот.

— Уважаемый Павел Ермилыч! — к Палли подошел Филька. — От имени красногвардейского отряда Ильи Чугунова и от себя, Филимона Лапшина, — приношу тебе благодарность, — произнес он торжественно и протянул руку.

Палли растерянно посмотрел на весельчака и, усмехнувшись, так пожал ему руку, что тот застонал и отбежал от ухмыляющегося геркулеса. Вокруг хохотали. Ну а когда народ дружно смеется, то и работа спорится. Мост был окончен засветло.

Фальшин не случайно достал бляху со дна сундука — в Самаре власть перешла в руки Комвуча. Суть перемены узнали по всей губернии. Вернулись помещики отбирать землю, которую при Советах передали крестьянам. Старые хозяева грозились собрать для себя урожай с полей, да еще и взыскать с хлеборобов деньгами «за пользование землей».

В Кузьминовке бывший председатель волостного исполкома левый эсер Белянкин называл теперь себя иначе: не то старшиной, не то председателем волостного правления. Новая власть докатилась до Каменки, но застряла в Сухоречке, никак не переберется на правый берег в Чулзирму. Фальшин боится переходить через мост. Там все еще Советы, а возглавляет их бесстрашный Вись-Ягур. Да и остальные люди — не робкого десятка. Были, конечно, сторонники Фальшина и тут, по они помалкивали, ждали. Осторожный Смоляков говорил Хаярову и остальным дружкам: