Кухулин отвернулся от пленных подростков, в задумчивости посмотрел на дающую хилый свет лампочку и потом, резко развернувшись, ткнул жестким как титановый стержень пальцем в курносого мальчонку лет двенадцати от роду:

– Отныне тебя будут называть Марком, а тебя… – он указал на стоящего рядом худосочного пацана.

– Аврелием, – оборвал Кухулина на полуслове мужчина со шрамом и громко заржал. – Прости, Кух, я просто перед всеобщим концом в кино ходил про римлян… байда, короче…

– А что, – тоже засмеялся Кухулин, – пусть будет Аврелий.

Палач подошел к всхлипывающей девчушке, нежно коснулся ладонью ее костлявого подбородка и заглянул в ее глаза:

– Ну а ты, краса, отныне зовешься Ленорой.

Девушка пересеклась взглядом с Кухулином, ожидая увидеть в его глазах бескомпромиссную жестокость садиста, но вместо этого он а узрела лишь светлую печаль и безнадежное одиночество. Этот взгляд кого-то напоминал ей… ну да, конечно, – глаза покойного отца…

Ленора будто выпала в иную реальность, а когда сознание ее вернулось в центр неспящей Семеновки, она обнаружила себя в кромешной тьме плотно прижимающейся к Кухулину. Она обнимала его мощную шею и… целовала в теплые губы. И – о чудо! – он отвечал на ее ласки взаимностью.

В этот самый момент раздался ликующий голос отца Арсения:

– Возрадуйтесь, други! Команданте жив!

В тот же миг тьма исчезла – вспыхнула политая маслом куча дров перед помостом. И эхом разнесся радостный клич над толпой: «Команданте жив!!!», и заиграли свирели, и заверещали трещотки, и люди, встрепенувшись от оцепенения, пустились в неистовый пляс. А отец Арсений, схватив за рукав Кухулина, не помня себя от радости, потащил его в укромное место. Ленора, не желавшая расставаться со своим кумиром, последо вала за ними.

– Ну вот и все, – сказал священник, – теперь мы в вашем распоряжении. Ведите нас за собой, святой Эрнесто…

– Чертов идиот, – без злобы ответил Кухулин, – сколько раз тебе повторять: никакой я не Эрнесто и уж тем более не святой. Мы здесь оказались случайно, проездом, завтра, точнее уже сегодня, мы должны отправиться в путь, в Москву.

– Но, – улыбаясь, запротестовал священник, – Москва – мертвый город, до него больше трехсот километров…

– Я прошел уже тысячи километров, – возразил Кухулин. – И в Москве есть метро. Я был в Самаре и во многих поселках, там до сих пор живут люди. Почему же ты думаешь, что они не могут обитать и в Москве?

– Но, святой Эрнесто, были ведь знаки…

– Я не святой Эрнесто! – Кухулин перешел на повышенные тона.

– Но, разве не чудо, – на лбу отца Арсения проступили капельки пота, – то, что вы прошли столько километров сквозь отравленные леса, сквозь мутантов? Разве не чудо, как вы шли по Муравьиному холму, не боясь умереть от не знающих пощады ж ал проклятых насекомых?

– Я, – Кухулин с силой ткнул себя кулаком в грудь, – мутант. Жертва экспериментов. У меня черная полоса вдоль спины, у людей такой нет. Я изменился, когда мне было тринадцать лет. Я не боюсь радиации и чувствую ее на расстоянии. И с мутантами я умею общаться: кем-то повелеваю на расстоянии, а кого-то просто отпугиваю… телепатически.

– Но… но как же… – на священника было жалко смотреть: слезы текли из опухших глаз, голос его растерял все бодрые нотки, а руки дрожали, – но… но… ведь… что же это…

Прикрыв трясущимися ладонями лицо, он опустился на колени и заплакал, приговаривая:

– Нет… не покидайте… пожалуйста… не покидайте нас… Свя… той… Эрне… рне… сто… – глухие рыдания душили его.

Леноре, видевшей всю эту сцену, стало вдруг безмерно жаль бедного человечка в рясе. Ей захотелось подбежать к плачущему священнику, прижать его к груди и колыбельным шепотом нап еть слова утешения: «Ну что ты, что ты! Он пошутил. Он – Эрнесто, святой Эрнесто, который пришел спасти свой народ. И не будет больше болезней, и голода больше не будет. И сапоги угнетателей отныне не посмеют топтать ваши поля, и жестокие насильники больше никогда не войдут в спальни ваших сестер и дочерей, и страшные звери не выйдут из своих лесов, и будет мир, и будет свет, и будет покой во веки веков и до скончания времен. Не плачь, Арсений, не плачь…»

Кухулин, взглянул исподлобья на Ленору. Безусловно, кумир почуял ее сострадание. Еле заметно улыбнувшись, он коснулся плеча священника.

– Отец Арсений, – тихо произнес он, – я не святой Эрнесто. Но я помогу вам.

IV. Tu amor revolucionario…

Несмотря на поздний сентябрь, стояла жаркая погода. Кухулин, нервно поджав губы, изучал раны захлебывающегося в крови Валеры. Нет никаких сомнений – несовместимы с жизнью. Вот и еще один его товарищ скоро покинет этот дрянной мир. А сколько их погибло за время странствия? Но этот совсем еще мальчишка, конопатый глупый мальчишка. Моложе его были только Марк и Аврелий… и она…