На самом деле про блокаду подумал каждый в отдельности. И в самом деле, что мы сразу представляем себе при слове «блокада»? Разве мы вспоминаем, что она вместила в себя две весны и два лета, когда по улицам катились трамваи, в скверах расцветала сирень, а возле Адмиралтейства зрела капуста?.. Нет, блокада для нас – непременно чёрная ночь над вымерзшим городом, заваленные сугробами улицы с мёртвыми останками автомобилей – и не только автомобилей – по сторонам узенькой тропки, это невыносимый холод и курящиеся проруби на Неве…

В общем, по части «где» оракул высказался достаточно ясно. Дело встало за малым – осталось вычислить, «когда» и «кого» необходимо было спасти.

Лев Поликарпович кашлянул и выразил общую мысль:

– Ну и который из девятисот дней нас интересует?

Скудин, разглядывавший карту, хмуро ответил:

– Вариант вообще-то один. Шестое января сорок второго, других туннелей не наблюдаю.

Кратаранга почему-то переглянулся с Виринеей, а Шихман покосился на Гринберга.

– «Тот, кто способен замедлить Продвиженье живущих к Тартару»… – медленно проговорил Веня. – Как там дальше?

– «Тот, кому сам Хронос послушен», – повторила Женя.

– «В нищете и полнейшем презренье», – подхватил Алик. – Откуси я собственную голову – какой-нибудь репрессированный учёный! Их тогда, я думаю, столько погибло! С такими открытиями!

Звягинцев сразу вспомнил отцовские дневники. И шифрованные, наверняка революционные рукописи, которые теперь никогда никто не прочтёт.

Академик Шихман вдруг приосанился и как будто даже стал выше ростом.

– Осмелюсь предположить, – проговорил он, – что речь может идти об одном из моих… наших с Евгением Додиковичем соплеменников.

– Почему? – с интересом спросил Лев Поликарпович.

– Ну как же, – прищурился Гринберг, – «Кровь его одна из старейших на Гее, Только это… несёт лишь одни уязвленья»…

– «Происходит из древнего рода», – скрипучим голосом вмешался фон Трауберг. – Герр Шихман, нас всех здесь объединяет общая цель, так что в данном случае я далёк от национальных амбиций… Однако прошу учесть, что этот древний род может быть и германским. А «уязвленья», равно как полнейшее презрение и нищета, могут проистекать оттого, что одарённый арийский юноша аристократического происхождения находился в плену.

Ицхок-Хаим Гершкович чопорно наклонил голову, признавая весомость его аргументов, а Звягинцев посмотрел на фон Трауберга и невольно подумал, как изменился старый нацист с той минуты, когда обрёл внучку. Он всё меньше напоминал мумию, удравшую из Кунсткамеры. Равно как и маньяка, способного рассуждать только на одну тему – о пропавшей наследнице. В кресле на колёсиках сидел по-настоящему крупный учёный. Да, эсэсовский мистик из «Аненербе», да, идейный враг, да, непримиримый научный противник… но этому человеку сопутствовало истинное величие, пусть и с инфернальным оттенком.

– Всегда завидовал дворянам, – впервые подал голос Боря Капустин. – В общем-то, кровь у всех одинаково древняя… Все мы от одной праматери Евы… [50] Только они своих предков по бумажке прослеживают чуть не до Рюрика, а у нас такой бумажки нет.

– Без бумажки ты дворняжка, – хмыкнул Гринберг. Никто из его родственников не имел отношения ни к блокаде, ни к науке о времени, и это было обидно.

«„Причину Замыканья спирали в окружность“… – стукнуло Льва Поликарповича. – Спираль времени. Излюбленная тема отца…»

– Мой отец… – сказал он и задохнулся, стискивая в кармане пузырёк с «Изокетом». – Наши предки были из крестьян, но кто знает… Отца взяли в тридцать седьмом, и уже в наше время я его отыскал в Мартирологе расстрелянных на Левашовской… [51] Но, может быть, это тоже неправда и в войну он работал в какой-нибудь шарашке?

Безумная надежда так стиснула сердце, что голова пошла кругом. Увидеть его. Обнять. А после…

– Ваши предки, герр профессор, в самом деле были из крестьян, – кивнул фон Трауберг. – Боюсь, насчёт отца мне придётся вас огорчить: по моим сведениям, Поликарпа Климовича действительно расстреляли через месяц после ареста. Тем не менее у меня складывается впечатление, что Высшие Силы несколько неравнодушны к вашей семье. Прежде чем ехать сюда, я ведь самым подробным образом составил ваш гороскоп, и знаете что? Вы должны были умереть в раннем детстве, причём насильственной смертью. Я навёл кое-какие справки, и оказалось, что дом, в котором вы жили, разрушило бомбой буквально через полчаса после того, как вы отправились в эвакуацию.

«ВАШЕЙ бомбой, старый козёл, – мрачно подумал Скудин. – А может, это… Марина? Может, при взрыве её через самый первый туннель в блокаду закинуло?..»

Вслух он, естественно, ничего не сказал.

Глеб Буров сложил на груди руки, переступил с ноги на ногу, вздохнул и подытожил:

– Остаётся действовать методом научного тыка. Я правильно понял?