Шрифт:
— Селедок пяток, пожирнее каких… Сахару два кило… Баранок связку… Та-ак… Масла постного бутылку… Чаю индийского пачку… Мыла два куска, простого… Та-ак, стал быть… А теперича бутылку красного… вон того, портвейного…
— Брал бы уж беленькую, — усмехнулся Серега.
— Не сумлевайся, возьмем, ежли надобно, и беленькую…
Он неторопливо рассчитался с продавщицей, долго укладывал все в рюкзак и, пристроив его на спину, шагнул к порогу.
— Придавит он тебя, дядя Степан, — посочувствовал Серега.
— Ништо, своя ноша не тянет.
Однако рюкзак в самом деле оказался тяжелехоньким. «Пожалуй, на пуд потянет», — подумал Степан, останавливаясь и неловко его поправляя.
Попутно из сельмага он завернул к знакомой избенке о двух окнах, куда переехали Петрунины. Дома застал лишь тетку Настасью, а Нюша, видно, не пришла еще с фермы.
Настасье за семьдесят, но старуха она еще бойкая, так и суетится вкруг стола, потчует гостя. Степан хватил ломтик-другой ветчины — авось, мол, не голоден, — однако от чая не отказался. Неспешно покусывая пиленый сладкий кубик, также неспешно повел он свой разговор.
— Обвыклись на новом-то месте? — спросил.
— И-и, Степанушка, а долго ли, — словоохотливо отозвалась Настасья. — Нюша-то моя на постоянке теперича, дояркой работает. Хорошую деньгу получает, обижаться не на што. А я вот по дому копаюсь.
— Ну, и что тут хорошего, в этой халупе? — оглядывает он с кислой ухмылкой тесное и невзрачное жилище.
— Да што ж нам, век, што ли, тут быть! — обиженно проговорила Настасья. — Видел, какие дома-то строит колхоз? Ну вот, и нам такой посулили.
— Посулить недолго, а когда вот дадут.
— Не сразу, говорят, Москва-то строилась, дождемся небось.
Степан допивает чай, благодарит хозяйку, но домой не торопится. Думает, как бы подговорить ее за сваху.
— А мне вот теперича, одному-то, совсем неспособно, — вздыхает он, вытирая бисер со лба.
— И так уж дивуюсь, как ты там, в чистом полюшке, — поддакивает Настасья.
— Да как оно выходит-то… Жили люди, и я жил. А как разъехались, тут оно и засвербило…
— Уходил бы ты оттуда. У нас бы пока остановился, не то избенку прикупил бы какую. А то и правда бобыль бобылем.
— Да вот думаю хозяйку себе подыскать.
— А пойдет ли туда какая? Што в лес к волкам, то и к тебе туда…
— Кабы Нюша-то твоя не родней мне была, может, и сговорились бы. Такая уж она труженица у тебя, заботная. Вот бы мне такую подходящую…
Настасья помолчала, перебирая в уме знакомых ей женщин, наконец припомнила.
— Да есть тут одна, как раз под твои-то года. И хозяйка што надобно.
— Ето кто же такая?
— А Паранька Кондратьева.
— Дак у нее ить мать старая… и отец лежит без ног. Рази бросит она родителев? А мине к ним пойдить совсем неспособно, тяжела обуза.
— Тогда и не придумаю, ково уж тебе присоветовать. Пошукать бы надобно… по другим-то деревням.
— Постарайся уж по-свойски-то, — попросил Степан, поднимаясь из-за стола.
— Ладно, попытаюсь как-нибудь…
Идет Степан, покряхтывая, сгибаясь под тяжестью рюкзака. Посмотреть со стороны — ишак ишаком. Он и сам понимает: негоже вроде при его-то летах да покалеченной ноге таскаться с этаким грузом. Но и покинуть родное гнездо тяжелее: сам ведь строил, крепил его из года в год…
С высокого поля, как из ладони, открылся вид на знакомые до последнего кустика подворья. Внизу, по склону оврага — низкорослый дубняк в желто-бурой листве. Выше дубков на пригорках, разделенных лощиной, — кусты садовые, лозины вразброс, четыре домишка поодаль друг от друга. Окна в трех забиты, один только смотрит в поле темными, как глаза тоскливые, стеклами.
— Все поразъехались, — подумал вслух Степан. — А я вот живу и жить буду. Смейтеся, люди, надсмехайтеся…
И с этими мыслями ходчее, насколько мог, зашагал под гору. Зрела теперь у него, бодрила неотвязная задума —
Нужна хозяйка
Сколько пришлось хлопотать Настасье по свашьему делу, про то одна она знает. Подходящие вроде попадались женщины, а как услышат про Агаповы дворики — на смех подымают: куда это, мол, в чистое-то поле подаваться, волкам на съедение?..
В шутку ли, всерьез ли посоветовали ей Лизавету Курилову из Улесья: бабочка-де охотно пошла бы, только намекни. Настасья сразу жениха за бока — не зевай, пока ярмарка…