— Ладно, пусть с шумом и вонью, но терпимо, — сказал Коваленко. — В десантно-пассажирском смысле перегруппируемся. Ты, э-э… Огр, берешь под свою опеку отрядного радиста. Задача одна: не подсунуться под пулю или осколок. В «Шермане» броня понадежнее и вообще на удивление просторная коробка, но набиваться туда, как снеткам, решительно невозможно — экипаж, оказывается, иногда и стрелять намеривается, а мы, откормленные, их стесняем. Так что, тьфу, как это… Огр, ты себя и радиста прикрываешь, вас Нер… в смысле Бар охраняет. Сейчас сориентируемся и вперед…

Сориентироваться товарищам командирам удалось не сразу. На карте обозначались лесопилка и просека, в реальности ни того, ни другого не наблюдалось. Только через час разведчики наткнулись на сгоревшие бревна остатков строений лесопилки. Просека оказалась закрыта стволами старого завала. «Шерман» поднатужился и проложил объезд, саперы и минометчики расчистили дорогу, и колонна втянулась на просеку. Было уже за полночь.

Радист, скорчившись и обняв чехол с «севером», дремал в углу боевого отделения. Агенты сидели на броне снаружи, дышали бензиново-лесным воздухом и пытались не свалиться.

— Запаздываем. Обидятся наши лесные мстители и уйдут взад в свои валежники, — сказал Нерода.

— Не уйдут, — возразил Женька. — Разве что когда немцы осознают и крепко на них навалятся. Но мы раньше подойдем. Если, конечно, верить графикам, отчетам.

— Угу, «склеры желтые, язык белый, нос красный». Это печень и застарелый идиотизм, — вынес неутешительный диагноз старлей. — Кто ж верит нашей отчетности?

— Частично я верю, — признался Земляков. — Меня, собственно, за эту уникальную наивность в Отделе и держат.

Колонна двигалась, все больше забирая к северо-западу. До реки Свислы было еще далеко.

— …Товарищи! Красная Армия крепко рассчитывает на нашу партизанскую помощь! До полного освобождения нашей многострадальной и героической Белоруссии остались считаные дни. Откроем дорогу могучему наступлению Красной Армии, добьем фашистскую сволочь! Как говорится, «это есть наш последний и решительный бой». Задача ясна, товарищи?

Взвод ответил сдержанным одобрительным гулом. Михасю речь нового (всего-то полгода в батальоне) комиссара тоже понравилась. Краткостью и отсутствием всяких излишеств. А то орали как-то в лесу у землянок троекратное «ура». Раз десять. «Неслаженно, ну-ка, повторить дружнее». Тьфу! Это ж не в бою кричать. Так, пустой шум — сорокам развлечение.

Если судить вообще, то перед боем в головах у командования как-то проясняется. Нервничают, понятно, но лишнего дурить перестают. Дошли до места, вспомнили что «Поборец причипился», обозвали стервецом и самовольщиком и уточнили насчет переправ. Берега повыше моста хлопцы из разведки знали, а что пониже не очень. По главному плану предполагалось переправить в обход роту, сейчас решили и с другой стороны бойцов послать. Известное дело: карта заранее всего не покажет.

Гнатовский мост Михась знал так себе. Проходил несколько раз осенью 42-го, год назад опять был, но обогнул — в Возках рассказали, что полицаи на мостовой заставе шибко злобятся, и рисковать по теплому времени года смысла не было. Михась тогда переплыл реку в стороне, на мост только мельком глянул. Собственно, мост как мост: шагов в сорок длиной, на крепких невысоких сваях — любая машина и даже танк запросто пройдет. Хотя по одну сторону сваи заметно почерневшие — в 41-м наши, отступая, жгли, да не дожгли. Позже группа из Левинцевской бригады проводила операцию, но неудачно: потеряли троих подрывников, а взрыв вышел хилый — немцы поменяли одну опору, да и ездили себе спокойно. На бугре западного берега полицаи из «шума», [57] а потом бишлеровцы [58] понарыли окопов, соорудили пару пулеметных гнезд да солидный дзот. Второй дзот, попроще, соорудили у самой дороги. Раньше в охране состояло два взвода «бобиков» из «шума», усиленные местными полицаями с Возков. С противоположного края моста окопчики нарыты куда пожиже, там торчали навес и сарайчик для охраны. Метрах в ста пятидесяти от моста, над пологим склоном к реке, располагалась сама Гнатовка. Вернее, сейчас от небольшой деревеньки осталось несколько изб, остальное «шумы» на свои дзоты разобрали. Из деревенских жителей только «бобикова» сучья порода в Гнатовке и осталась — «охорону» обихаживать, портянки стирать да ночами утешать…

Двинулись наконец. Михась вообще никогда понять не мог — какого лайна, чтоб пару километров пройти, нужно аж час собираться?

…Под подошвами захлюпало.

— Да ты с маху в трясину ведешь, — запротестовал шедший следом Воша-пулеметчик. — Тут повыше идти можно.

— Не сахарный, не размокнешь, — равнодушно ответил Михась.

Цепочка взвода двигалась следом, шепотки и бестолковое чмоканье десятков сапог волоклись длинным хвостом, сплетались с шелестом камыша. Вот чего бубнить-то? Можно и выше идти, но там ивняк вообще фашистской густоты. А сапоги все равно мочить, поскольку река обычно мокрая.

К уютной заводи Михась бойцов выводить не стал — лучше под защитой камышей толпиться. Ступил в воду, раздвинул шелестящую стену:

— Вот под то дерево намечай — вон, однобокое, с ветками засохшими. Левее тропинка спускается, но лучше не по ней подниматься. Да, и у того берега теченьем сильнее тянет…

— Разберемся, — взводный пытался рассмотреть берег в бинокль. — Глядите в оба, хлопцы…

Тускло темнела вода, висли над ветлами хмурые облака. Ночь приличная, в самый раз. Дождик под утро, видать, будет. Михась неспешно расстегнул ремень с подсумками, снял пиджак… Бойцы разглядывали берег. Заскрипел, закричал дергач в зарослях. Взводный переждал заунывный скрип, снял фуражку: