— Давай пройдемся, — предложил Берия.

Маленков с готовностью и с неожиданной для его грузного тела легкостью вскочил со стула.

— Хорошая погода, — радостно откликнулся он. — Да и по домам пора.

Не успел Берия запихнуть бумаги в портфель, как раздался звонок. Он схватил трубку, приставил ее к уху, буркнул «а-ха» и положил на подставку.

— Кто звонил? — озабоченно спросил Маленков.

— Поскребышев.

— Что ему нужно? Сталин к себе вызывает?

— Нет. Никого Сталин видеть не хочет. Завтра утром, тридцать первого августа, он вылетает к себе на дачу под Сочи отдыхать. Странно, не захотел видеть нас.

Они молча вышли из здания и, пока не отошли подальше, не проронили ни слова.

— Ну и дела. — тихо начал Маленков. — Что это значит?

— Сталин очень плох. У меня есть донесения от лечащих врачей. Да ты и сам можешь судить по его виду, не нужно быть врачом. Сталин пока не знает, что делать дальше. Или не решил. Сейчас многое зависит от нас с тобой. Все поворачивается в нашу пользу. Если его не станет в ближайшее время, мы справимся со всеми. Если нет, то будущее неизвестно. В конечном итоге, все может обернуться против нас. Наверняка обернется.

— Не понимаю ход твоих мыслей, — признался Маленков. — Кстати, ты упомянул, что есть в документах Абакумова кое-что поважнее. Что именно? Может, я что пропустил?

— Ты пропустил только то, что не было упомянуто. Тимашук адресовала свое заявление Власику, посчитав, что он, как глава охраны Сталина и Кремля, доставит эту записку Хозяину. А он ее не доставил вовремя. Пока я не знаю — почему. Первым ее записку передал Абакумов. Понимаешь?

— Ну и что? День-два ничего не решают в таком деле.

— Сейчас не решают. Но многое решат в будущем.

— Что именно?

— Георгий, настало время говорить откровенно. Ты прекрасно знаешь, что я тебе верный друг. Это я тебя вытащил из ссылки. Это благодаря мне ты стал снова соперником Жданова, а сейчас, после его смерти — фактически заместителем Сталина.

— Я это прекрасно понимаю и ценю, Лаврентий, — кивнув головой, согласился Маленков.

— Ты можешь на меня рассчитывать в любой ситуации.

— И еще, я хочу, чтобы у нас была полная ясность в отношении будущего. По отдельности, друг без друга, никто из нас не будет представлять из себя решающей силы. Только вместе мы сможем решать все проблемы вокруг Хозяина, а после его смерти — в Политбюро.

— Тебе не нужно это объяснять, Лаврентий. Ты знаешь, на меня можно рассчитывать в любой ситуации.

— В любой? — с многозначительной неуверенностью спросил Берия.

— В любой, — уже с легким раздражением повторил Маленков.

— Ладно. Так вот, если Хозяин продержится еще несколько лет, то тогда всем нам конец. Сначала тем, у кого жены еврейки. Это — Молотов, Ворошилов. Туда же отнеси Кагановича, но на этого падлу мне наплевать. Потом пойду за ними я, если атомный проект закончится успешно. Без меня Хрущев захватит власть, или кто-нибудь новый, и тогда под откос пойдешь ты.

— Я это и без твоей лекции знаю, — пробурчал Маленков.

— Так вот. Чтобы этого не произошло. Пока существуют Власик и Поскребышев, к Сталину не подберешься. Настанет время, и очень скоро, когда этих двоих нужно будет убрать.

— Как это сделать?!! — воскликнул Маленков. — Сталин им доверяет больше, чем кому-либо.

— Сталин — шизо, рехнулся на власти, сам знаешь. И потому все возможно. Власику мы припомним в подходящий момент, что такую важную докладную он Сталину не показал. А Поскребышев. Ты забыл, что у него была жена еврейка?

— Ее расстреляли в 1940 году, — продемонстрировал свою блестящую память Маленков.

— Сталин знает, что вернее Поскребышева у него человека нет.

— Нет вернее? Вспомни один фактик. Бронислава Соломоновна — невестка Троцкого. Была, — поправил себя Берия и хмыкнул. — Я тогда получил прямой приказ от Сталина ее расстрелять. Бедолага тряслась от страха перед смертью, однако не сказала ни слова. Невестка Троцкого! Вспомни еще Блюмберга. Хозяин расстрелял его еще в конце двадцатых за то, что он встречался в Турции с Троцким из чистого любопытства. Расстрелять такого ценного человека, как Блюмберг! Чем Поскребышев лучше Блюмберга? Как можно доверять человеку, нити от которого тянутся к Троцкому?

— Но ведь Троцкий мертв, — почти прошептал Маленков.

Берия был польщен, почувствовав, что Маленков по достоинству оценил его смелость и прозорливость.

— И потом, — продолжал Маленков, — неужели ты думаешь, что он до такой степени рехнулся?

— До какой степени? Он и раньше был не намного лучше. А сейчас впадает в старческий маразм. Не удивительно после двух инсультов, да еще в его-то годы. Я хорошо его знаю.

— Ты можешь на меня во всем рассчитывать, Лаврентий, — твердо сказал Маленков. — Сейчас остается Вознесенский.