– Правда в том, что я тебя люблю. Но сейчас нетерпение слепит тебе глаза, тебя утомляют обычные болезни. И ты никогда не простишь мне, если я лишу тебя твоей судьбы. Только со временем ты осознаешь подлинное значение моего поступка.

– Нет, нет, прошу тебя. – Я снова подошел к нему, на сей раз без злости. Я медленно приближался, пока не положил руки ему на плечи и не уловил аромат пыли и земли, приставший к его одежде. Боже мой, из чего же сделана наша кожа, что она так красиво притягивает к себе свет? И наши глаза. Стоит только посмотреть ему в глаза…

– Луи, – сказал я. – Возьми меня, я этого хочу. Пожалуйста, выполни мою просьбу. Предоставь мне самому интерпретировать мои рассказы. Возьми меня, Луи, посмотри на меня. – Я схватил его холодную безжизенную руку и приложил ее к своему лицу. – Потрогай, какая у меня кровь, какая она горячая. Ты хочешь меня, Луи, знаешь, что хочешь. Ты хочешь меня, хочешь, чтобы я оказался в твоей власти, как ты оказался в моей много-много лет назад. Я стану твоим сыном, Луи. Пожалуйста, сделай это. Не заставляй меня умолять тебя на коленях.

Я почувствовал, как что-то в нем изменилось, как внезапно хищно заблестели его глаза. Но что оказалось сильнее его жажды? Его воля.

– Нет, Лестат, – прошептал он. – Я не могу. Пусть даже я ошибаюсь, а ты прав. И все твои уговоры бессмысленны – я все равно не могу.

Я обнял его, такого холодного, неподатливого – чудовище, созданное мной из человеческой плоти. Я, содрогаясь, прижался губами к его щеке и провел пальцами по его шее.

Он не отстранился. Не мог себя заставить. Я ощутил, как медленно, беззвучно вздымается его грудь.

– Ну пожалуйста, начинай, красавчик, – прошептал я ему в ухо. – Прими этот жар в свои вены и отдай мне всю силу, которую я когда-то передал тебе. – Я приложил губы к его холодному бесцветному рту. – Дай мне будущее, Луи. Дай мне вечность. Сними меня с креста.

Боковым зрением я увидел, как он поднял руку, и почувствовал прикосновение атласных пальцев к щеке. Он погладил мою шею.

– Не могу, Лестат.

– Можешь, ты же знаешь, что можешь, – прошептал я, целуя его в ухо, сглатывая слезы и обнимая его левой рукой за пояс. – Ох, только не оставляй меня в беде, не надо.

– Не надо, не проси меня, – скорбно ответил он. – Я ухожу. Больше ты меня не увидишь.

– Луи! – Я прижался к нему покрепче. – Ты не можешь отказать мне.

– Нет, могу, я уже отказал.

Я почувствовал, как он напрягся, стараясь высвободиться, не причинив мне вреда. Я сжал его еще крепче, отказываясь идти на попятный.

– Больше ты меня здесь не найдешь. Но где ее искать, ты знаешь. Она тебя ждет. Пойми же, ты победил. Снова смертный и молодой, совсем молодой. Снова смертный и красивый, очень красивый. Снова смертный плюс все твои знания и прежняя непоколебимая воля.

Он легко и решительно убрал мои руки и оттолкнул меня, сжимая мои ладони в своих.

– Прощай, Лестат, – сказал он. – Возможно, к тебе придут остальные. Со временем, когда они почувствуют, что ты уже достаточно расплатился.

Я вскрикнул напоследок, пытаясь высвободить руки, сосредоточить на нем всю свою волю, так как прекрасно знал, что он намеревается сделать.

Мелькнула темная тень – и его уже нет, а я лежу на полу.

Свеча на столе упала и потухла. Комнату освещал только угасающий камин. Дверь осталась открытой нараспашку, шел дождь, мелкий и тихий, но ровный. И я понял, что остался совершенно один.

Я упал на бок, вытянув перед собой руки, чтобы задержать падение. И теперь, поднимаясь, я кричал ему вслед, моля Бога, чтобы он как-нибудь услышал меня, как бы далеко он ни ушел:

– Луи, помоги мне! Я не хочу жить! Я не хочу быть смертным! Луи, не оставляй меня так! Я этого не вынесу! Я не хочу! Я не хочу спасать свою душу!

Не знаю, сколько я повторял этот мотив. В результате я выдохся и уже не мог продолжать; мне резали уши звуки моего смертного голоса и звучавшего в нем отчаяния.

Я сел на полу, поджав под себя одну ногу, опершись локтем о колено и вцепившись пальцами в шерсть Моджо, который боязливо вышел вперед и лег рядом со мной. Я наклонился и прижался лбом к его шерсти.

Огонь почти угас. Дождь свистел, вздыхал и удвоил свою силу, но падал прямо с Небес, не тревожимый злобными ветрами.

Наконец я поднял голову и оглядел темное запущенное помещение, кучи книг и старых статуй, вездесущую пыль и грязь, кучку тлеющих углей в очаге. Как же я устал; как же меня вымотал собственный гнев; я почти отчаялся.