– Ты просто сказал: «Не вспоминай!» Очень громко, как будто скомандовал. Тебе снился настоящий сон настоящего шпиона, правда?

– Нет.

Он присел, вытер ладонью мокрый лоб, глубоко вдохнул теплый безвкусный воздух.

– Уже который год не могу понять, зачем ты надеваешь ночную рубашку? Это же сколько мороки! Встать, найти, определить, где какая сторона…

– Долг порядочной женщины, – в полутьме он все-таки смог разглядеть ее улыбку. – В Штатах семейные пары только так и спят, привыкла… Рич, мне тоже снятся кошмары, могу дать лекарство, оно у меня здесь, в сумочке.

– Нет, – повторил он. – Это не кошмар. Мне просто напомнили. Знаешь, что такое ад?

На губы легла знакомая ладонь, но Ричард Грай отвел ее руку.

Встал.

– Это к вопросу, где я был все эти месяцы. Тебе придется докладывать, верно? Ад – это полутемный коридор, откуда нет выхода. Время там реально, ты чувствуешь каждый час, каждую секунду. Бессмысленная скучная Вечность… Но можно уйти в отпуск. Надо лишь постараться вспомнить кусочек своего прошлого, и ты проживешь его заново. Потом, к сожалению, приходится возвращаться.

Женщина тоже встала, прошла к столу, налила воды из графина.

– О таком я докладывать не стану, Рич… Вот, выпей, не волнуйся, это не коньяк.

– Спасибо.

Вода лилась по подбородку, он помотал головой, с трудом сглотнул.

– Понимаешь, это не воспоминание, ты действительно оказываешься там, в прошлом. Но только в своем настоящем мире, этот я увидеть не смог, хоть и очень пытался. И другие не смог. Только свой кусочек Мультиверса.

Она села рядом, взяла его руки в свои, ткнулась носом в щеку.

– Другие? Бедный Рич, зачем тебе так много миров? Нет-нет, говори, что хочешь, до рассвета еще есть время. Но ты мужчина, ты можешь потом пожалеть, что тебе попался внимательный слушатель. Ты привык быть сильным и циничным…

– А сейчас я слабый, – человек негромко рассмеялся. – Мод, именно сейчас я сильный. Говорить такое вслух не так и легко… Итак, ты возвращаешься. Вокруг все, как раньше: коридор, тусклые окна, призраки. Но ты уже другой – тот кусок жизни, где ты побывал, полностью стерт. Его уже не вспомнить, по крайней мере, в этом аду. И ты становишься прозрачнее, это очень хорошо заметно, когда смотришь в зеркало…

Женщина провела губами по его лицу. Ричард Грай вздрогнул, прикрыл глаза.

– Да… Смотришь на себя – и видишь кусок стены в старой побелке… Пугаешься, меряешь шагами коридор, а потом снова принимаешься вспоминать, уходишь в прошлое, возвращаешься. Тебя все меньше, ты все больше походишь на призрак, а вместо памяти – черное Ничто. Но даже не это самое страшное. Хороших страниц в жизни мало, их перелистываешь очень быстро. Потом идет обычная текучка, ты ее тоже листаешь – и тоже стираешь напрочь. И остается страшное, жуткое, позорное – то, что ты и рад бы не помнить. Это и есть адский выбор, Мод. Пережить заново самое плохое в своей жизни – или бродить призраком по проклятому коридору. Ты пытаешься держаться, считаешь дни, считаешь шаги. Но потом все равно уходишь – из ада в ад.

Она на краткий миг отпустила его руки, привстала, снимая рубашку. Черный шелк неслышно соскользнул на пол.

– Ложись… И прекрати вспоминать, иначе и в самом деле сойдешь с ума. Это был лишь сон, Рич. Ты проснулся.

– Нет! Я снова заснул, мне позволили. Иначе бы я остался тенью в коридоре – бессмысленной, беспамятной, забывшей даже свое имя. Это и есть ад – ты уничтожаешь, стираешь сам себя. Кто-то оказался милостив, я очнулся на палубе корабля под названием «Текора», смог вспомнить себя, свою речь, свой мир. И тебя тоже, Мод.

Он прилег, поправил подушку под головой прижавшейся к нему женщины, провел ладонью по ее темным волосам.

– Тебе ни к чему в это верить, Мод. Мир, как известно, один, это столь же очевидно, как и то, что Земля плоская. Даже Вернадский не захотел заглянуть за горизонт. Жаль, я на него очень рассчитывал! Что я могу требовать от капитана советской военной разведки?

– Сейчас – всё, – шепнули ее губы. – Пока еще не рассвело. Всё, абсолютно всё…

На этот раз покрывало сна было черным и легким, как прочный шелк. Оно отдернулось сразу, в единый миг, открывая дорогу в привычный мир, в новый день – тихий февральский день, залитый неяркими лучами зимнего солнца. Ричард Грай открыл глаза, зажмурился, отодвинулся подальше он непрошенного света, льющегося сквозь оконные стекла.

Привстал.

В гостиничном номере он был один. Недопитая бутылка на столе, единственная рюмка, пепельница с папиросными окурками – все та же осточертевшая испанская «Фортуна». Пустой стакан стоял почему-то на полу в маленькой мокрой лужице. В воздухе пахло ее духами, и еще что-то лежало рядом с графином.

Он нащупал ногами истертые гостиничные тапочки, вздернул себя с кровати, шагнул к столу.

Белая бумага, знакомый летящий почерк.

«Не хотела тебя будить. Солнце уже взошло, и я успела вновь просмотреть гравюры. Мир один и Земля плоская, Рич! Лучше поверить в очевидное, чем бояться, что нога соскользнет с глобуса. Я заметила, что три гравюры совершенно не похожи на остальные. Но техника та же, и инициалы художника совпадают. Отложила их отдельно. Когда найдешь время, можешь поразмышлять – и лучше, если это случится уже под родным небом».