Стоило мне захотеть приглядеться к картинке — и вот, будто я там внутри сижу. Чудно: все мои чувства не то что обострились, но явно обрели четвертое измерение.

— С благополучным прибытием, — говорит над моим ухом звонкий женский голос.

Девушка в форме сиделки или горничной подобралась ко мне со спины или всё время там стояла. Она, а как же. С виду прямо Вивьен Ли в самом узком корсаже Скарлетт из культового фильма и с подобием чего-то типа длинного градусника внутри. Градусника, наполненного красной ртутью.

— Прибытием куда?

— В Кузницу Дьявола.

Вивьен в одно мгновение оказывается у окна, отдергивает занавеску — и:

…Черная угольная земля с крупными комьями шлака простирается до самого горизонта. Какие-то жуткие развалины курятся дымом и пеплом, который ветер свивает в зыбкие трубы. Настоящие трубы тоже имеются, но они молча вырастают над горами отвалов и петлями ржавых подъездных путей.

— За что мне это — за попытку непрямого суицида? — бормочу я.

Тут дверь открывается, впуская… ну естественно! Моего красавчика вампира.

— А тебя почему в адское пекло упекли? — тупо острю я от некоторой неожиданности. — Неужто за меня?

— Я здесь живу, — отвечает он. — Как теперь и ты.

— Норильск, — осеняет меня. — Анклав…

Уже не соображая толком — руки сами делают — я с силой хватаю эту скотину за плечи, прыгаю с ложа вниз и всем телом скольжу промеж его расставленных для упора ног в обтяжных сапогах, будто в фигурном катании на льду. Но тотчас же, без усилий и с прямой спиной, возвращаюсь в прежнее положение.

— Тали, ты не поняла, — говорит он хладнокровно, отводя мои руки подальше от себя. — Есть такой бородатый анекдот про говорящего попугая: «Кульком ли, тушкой — а за бугор сваливать надо». Смертного через купол можно переволочь без проблем, только если он полный труп. Вот мы тебя такой и унесли. А дальше… сама видишь.

— Самопроизвольное воскрешение, — саркастически говорю я. — В сомнамбулическом виде я поднялась с ложа скорби и укусила парочку бедненьких невинных вайпов.

— Ну, почти, — отвечает он. — Вливали кровь мы с Вив уже здесь и без особой гарантии на успех. Это удается процентах в двадцати на круг — мозг умирает раньше тела. Но ты очень сильная, очень всамделишная, у тебя с самого начала было, я думаю, пятьдесят шансов изо ста, а то и больше. Эти твои видения перелета постфактум…

— Что я вам, поганцы, сделала? Мне ж теперь кого-то убить придется! — кричу я и со всех новоявленных сил опрокидываю Рода на пол задушевной плюхой.

— Не убить. Оживить, — хладнокровно говорит он из положения лежа.

И я, наконец, все понимаю. Не зря же сама теперь из этих.

Дочка. Моя Людмила.

— Про аварию вертолета было во всех сетевых новостях, — говорит Вивьен… вернее, Вивиан. — Оттого мы вас и держали подальше от современности. Вы же могли совсем зазря всяческих глупостей наделать.

— Она что, здесь лежит? — спрашиваю я.

— В соседнем корпусе, — кивает Роджер. — Далеко от границы такое не увезешь.

…Какая-то навороченная машинерия. Люди, которые на ходу объясняют мне и про электронику, и про особые элементы питания, и про «духовный» резерв, а потом отходят в сторону.

Людка лежит под сплошным зелено-голубым покровом, которое прячет ожоги, — только овал лица и узкая полоска шеи остаются открыты. Мне страшно, мама моя, очень страшно…

— Это наш друг, — говорит Вивиан твердо. — Она постоянно всех нас опекала и в день аварии предупредила нас с Рутом. Мы ведь сгорели бы без следа в вертолете, если б не она. Но никто не знает, что бы Милая Людям решила насчет себя, приди она в сознание хоть на секунду. Так что за обеих говорите вы, Тали. Помните: никто вас ни в чем не упрекнет.

— Сознательный родитель принял бы горделивую позу, — говорю я в ответ. — Но я… Ладно. Как это делают? Инициацию кого-то там кем-то.

— Твое новое тело знает, — говорит мой крестный. — И мы рядом, не забывай.

Я вдыхаю в себя ее запах — почти чужой, тусклый, напрасно я пытаюсь подцепить в нем яркую нить. «Те, кто рисует, — рисуют нас красным на сером». Не совсем точный Буддист Главный, но куда ни шло. Я ищу красное… Вот оно.

Прислони рот к ее губам и пей ее влажную душу вместе с кровью… Это простится тебе.

Какие ее губы холодные, почти как мои. И дыхание тоже. Но я вбираю его, пока…

— Ну, довольно, — говорит Род, стискивая мои плечи. — Теперь постой, погоди немного, пока утрясется.

— Пока вы священнодействовали, я всё от нее отключила, — говорит Вивиан. — Нужно было?

— Наверное.

Он наклоняется со скальпелем в руке и вдруг проводит по горлу моей дочери тонкий вертикальный разрез бледно-розового цвета. Как делают при дифтерите, когда больной задыхается от скопления пленок в гортани.