«Малый клочок земли

Смелому служит уделом.

Золота клён оделил

С лихвою вершителя боя».

Стихи эти, которые все знали наизусть, предсказывали битву или поединок, грозящий верной гибелью тому, кто заставил их вспомнить.

А Старкад всё слышал и понял, потому что как раз стоял рядом с дверью. Отворил он ее и произнёс:

«Пламени бури сражений

Должно покинуть ножны.

Всадник коня приливов

Падёт от удара секиры».

И все прочие сошлись на том, что предсказал он себе самому гибель такую же, как Индриди.

Потом вышло следующее. Привёз некогда Старкад из своих странствий немного самосевной пшеницы, что росла в Винланде на влажных местах, и решил высеять ее весной на дальнем заболоченном поле, которое было распахано на старый лад, совсем неглубоко. А выглядел он так: в руках у него было решето, на плечах старый плащ, на голове старая шапка, а за поясом меч. На краю поля стояла Йорун с Мечом-Радугой в руках и ждала, когда надо будет петь вардлок по мужнину слову.

Тут видит Старкад, что его жена чуть пригнулась и развязывает кожаные ремешки на ножнах.

— Что такое? — спрашивает он.

— Пустяки. Там вдалеке едет Хёскульд со своими людьми. Не так их много, но все хорошо вооружились.

А надо сказать, что после того дела Хёскульд не таил обиды на Асгейра, сочтя свою рану вирой за смерть Индриди. Но вот то, что Старкад забрал у него жену с ребёнком, казалось ему бесчестием. Все в округе успели об этом от него услышать.

— Может статься, не простые бонды нынче ему нужны, — ответил Старкад жене. Однако поставил решето наземь и взялся за меч.

Как раз тут Хёскульд поворачивает коня, и его люди тоже. И говорит он:

— Вот и увиделись мы, Старкад. А теперь уступи-ка мне доброе оружие, что у тебя в руках, а в придачу к нему твою супругу.

— Завоюй их в честном бою! — отвечает тот. — Иначе не бывать твоими ни мечу Радуге Сечи, ни жене моей Йорун Ночное Солнце!

И лицо его нисколько не меняется при этих словах.

— А ведь Хёскульд полагает, что я и так его, — говорит Йорун себе под нос. — И тот клинок, что у меня в руках. Он, кстати, их перепутал: ведь ножны у обоих мечей одинаково простые и незатейливые. И что моя дочь — его имущество, он тоже не сомневается. Но уж вот её он ни под каким видом не получит — ведь ты, мой супруг, отлично о том позаботился.

С этими словами достаёт она Пёстрый Клинок из ножен, и его цвета и знаки ярко вспыхивают на солнце.

— Лиха ты не ко времени, женщина, — говорит ей Хёскульд. — Никогда ты не видела человеческой крови, помимо своей собственной, и не знаешь, что с тобой станется, когда увидишь. Убийство — оно не по тебе.

— Кто многажды видел свою тёмную кровь, не побоится и чужой светлой, — отвечает ему Йорун.

— Отступи пока в сторону, милая жена моя, — говорит на это препирательство Старкад. — А ты, храбрец, сойди с седла, оставь тех людей и иди ко мне один. Иначе будут злословить, что вы всем скопом не могли одолеть двоих.

Тут соединили мужи свои клинки и стали обмениваться сильными ударами. При Хёскульде была его знаменитая секира с рукоятью, что заметно потолстела от золотой обмотки, и крепкий большой щит, а у его противника вместо того и другого простой меч, да и тот был коротковат. Однако не было Хёскульду в щите большого проку, потому что никто не держал его перед ним, а секира отчего-то вдвое потяжелела. Почуяв это, ударил Хёскульд по мечу Старкада и вышиб его. Он хотел отрубить тому правую руку, но не вышло с первого раза.

— Стыдно тебе нападать на безоружного, — говорит тут Йорун Хёскульду.

— Пока воин держится на ногах, он бьётся, — рассмеялся тот. — И не тебе говорить о стыде, жена двух мужей.

— Одного, — коротко ответила Йорун и послала Радугу Сечи в полёт. Говорили потом те, кто видел, что именно так всё и было: клинок на миг стал живым, почуяв знакомую кровь, и обрёл крылья. Всё это выдумки глупцов и трусов. На самом деле Йорун попросту обхватила рукоять меча своими тонкими ладонями и в длинном прыжке ударила им вперед, как копьем. Целила она между щитом и левой стороной груди, но случилось так, что щит опустился и остриё проткнуло низ живота Хёскульда, выйдя рядом с хребтиной. Женщина тотчас выдернула меч, и наружу показались кишки.

— Отъелся я в родных местах, — промолвил Хёскульд, — вон сколько тут жира.

И упал ничком, зажимая рану руками.

Говорят, что напоследок сложил он такую вису:

«Вязу сражений пристало

В Одина буре погибнуть.

Дивной дисе нарядов —

Ливень двух лун проливать.

Тонкую льдину сечи

В грудь мою направляет

Хозяйка моста дракона,

Ива огня приливов.

Полем пламени волн,

Фрейей льдины ладони