Подошвы ударились в землю с такой силой, что хрустнули лодыжки. Я рухнул на горячий прогретый солнцем песок и, стиснув челюсти, старался не стонать, мало ли кто вблизи.

В поврежденных тканях стало больно и горячо, но через минуту боль рассосалась, я поднялся, осторожно потопал по накаленному солнцем песку. В стопе, говорят, сотни косточек, но мелкие заживают быстрее крупных.

Воздух кажется горячим, небо синее-синее, всего в двух сотнях ярдов огромные океанские волны накатываются на берег, перетирая гальку в песок. Если оглянуться, взгляд начинает прыгать, как заяц по кочкам, по вершинам зеленых холмов. Еще дальше лес…

Сердце тревожно стукнуло, вдали из оранжево-солнечного песка вздымается абсолютно черная башня, зловещая, чужеродная, занесенная то ли с далеких звезд, то ли из иных миров, но в нашем мире не может существовать ничего подобного, ибо башня не башня в привычном понимании, а огромные металлические плиты размером с огромный дом, насаженные на стальные штыри. Иногда плотно одна к другой, иногда так, что между ними можно просунуть руку или даже проехать на коне. Некоторые плиты торчат под углом…

Забор и ворота на том же месте, хотя, догадываюсь, эта башня может пересобираться, как детский конструктор, то же литье и чеканка, однако рисунок на воротах показался другим…

Я обвел взглядом радостный мир, это тоже все исчезнет с появлением Маркуса, подумал, сказал громко:

– Серфик!.. Явись!

Крошечный огонек, даже просто красная искорка пронеслась вокруг меня и замерла в ярде от меня.

– Господин?

– Серфик, – сказал я, – хотел бы я узнать новости о маркизате, не заходя туда и не выспрашивая, однако… ты вряд ли знаешь?

Он пропищал прямо в ухо:

– Я не знаю мир людей!

– Так я и думал, – ответил я. – Ладно, ты до сих пор не научился заглядывать вон в ту башню?

Он пискнул:

– Господин, у нее абсолютная защита!.. Любой демон будет моментально уничтожен. Даже самый могучий.

– Эх, – сказал я с досадой. – Тогда вот что, попорхай пока здесь, пока я не вернусь. Потом, возможно, у меня будут вопросы.

Подошвы рыцарских сапог уверенно и властно стучат по каменным плитам, ими вымощено вокруг башни на сотню ярдов, хорошо хоть не металлом.

Створки ворот подались неохотно, но без особого труда, не заперто, а дальше по прямой зияет зловеще-черный вход в башню.

Я вошел, чувствуя прежний страх, хотя за это время повзрослел, я из тех, кто взрослеет быстро, а стареет медленно. Огромный зал, весь из металла, странно холодно и одиноко, словно я на своих плечах принес с собой зиму.

Холл полон мрака и зябкости, я задержал дыхание и прошел через этот ужас, чувствуя себя на некоторое время летящим между галактиками. Тело застыло, но не так мучительно, как в прошлый раз, когда я чувствовал себя упавшим в океан жидкого гелия.

Едва прошел насквозь, как шагнул под арку первого зала. Кипящий ад из огня и жара, пламя ревет, устремляясь к своду, свивается в толстые жгуты, слышится треск лопающихся от жара камней, которых здесь нет, гул, сухие щелчки…

Я прошел и огненный, что всего лишь иллюзия, дальше вытянутый зал со скульптурами по обе стороны.

– Вольно! – сказал я им повелительно. – Свои. Вы меня должны помнить, морды.

Скульптуры не сдвинулись, на этот раз всего лишь скульптуры, я с осторожностью, мало ли что могло измениться, пошел дальше.

Все странно, дико, пугающе, сердце колотится так, что вот-вот выпрыгнет, а я даже не замечу, в какой-то миг все изменилось так внезапно, что уже двигаюсь по затемненному залу церкви, торжественная тишина, через витражное цветное стекло арочного окна падает косой луч света, старинные могучие колонны больше похожи на дорические, чем на коринфские или готические…

Дохнуло таким потрясающим величием и мощью, что я начал преклонять колено, однако что-то сместилось в восприятии, и снова вместо громадности собора с его церковным духом холодно блещут металлом стены, ребристые колонны не колонны вовсе, в них едва слышно нечто гудит, пощелкивает, словно внутри стремительный поток несет камешки, задевающие за мелкие выступы.

– Что за шуточки, – пробормотал я вслух, чтобы придать себе отваги, – но меня не обманешь…

Сосредоточившись, я перешел на тепловое зрение, затем на запаховое, но мир лишь стал предсказуемо причудливым, хотя и понятным. Я снова вернулся к обычному зрению, не доводя себя до головной боли, все те же стальные стены, холодный блеск металла, все странное и нечеловеческое, здесь нельзя не только жить, но и работать немыслимо…

Но стоило как-то не так повести головой и скосить глаза, как снова возник мир вселенского церковного собора, где в цветные витражные окна падает радостный свет и расчерчивает пол на косые параллелепипеды.