Я ощутил неприятный холодок страха.

— Почему я должен терпеть? В чем дело, что за таинственность?

— Никакой таинственности. Просто я не могу разговаривать сейчас. Не волнуйся, с Чармиан все в порядке, насколько это возможно.

— А Эван как?

— Расскажу завтра. До свидания, милый, — вдруг ласково сказала она. — Ты не представляешь, как я по тебе соскучилась.

На следующий день поезд Элен опоздал. Она приехала почти в три. К этому времени я уже не находил себе места от тревоги и раздражения.

— Прости, — извинилась она. — Я не виновата. Что-то приключилось, как только мы отъехали от Тэнбридж-Уэста, какая-то поломка, а потом на Чаринг-кросс я минут двадцать ловила такси.

Она поцеловала меня, на секунду прильнула к моему плечу, но тут же выпрямилась и посмотрела мне в глаза.

И тут я заметил, что она не просто расстроена, а почти в отчаянии. Она была очень бледна, более, чем обычно. Кожа лица казалась сухой, под воспаленными, словно от долгой бессонницы, глазами легли темные круги.

Я усадил ее, налил вина, предложил сигарету. Помолчав, она вдруг сказала:

— Я люблю тебя. Ты должен верить мне.

— Хорошо, я верю. Но что случилось, дорогая?

— Я виновата в смерти Эрика, ты это знаешь, — медленно сказала она, — сколько бы ты ни убеждал меня в обратном. Поэтому я подумала: семь бед — один ответ. Пусть я буду виновата еще в одной смерти. И я чуть было не взяла на душу еще один грех… — И вдруг, уткнувшись лицом в диванную подушку, она зарыдала так безудержно и бурно, словно искала в этом облегчения. Когда я попытался обнять ее, она замотала головой, прося оставить ее в покое.

Наконец, выплакавшись, она выпрямилась, села, вытерла слезы и отпила глоток вина. Потом смущенно и робко улыбнулась:

— Я не из тех женщин, которых красят слезы?

— Нет. Но теперь тебе легче?

— Да. Теперь я могу говорить.

И она рассказала мне все, что произошло за эти несколько дней, коротко и четко, словно делала доклад.

— Когда я приехала в Прайдхерст, миссис Шолто и Чармиан не было дома. Чармиан отправилась за покупками, а старая леди ушла к соседке в гости.

Они ждали меня к обеду, но мне удалось успеть на более ранний поезд. Эван отдыхал на лужайке перед домом. Увидев меня, он радостно бросился навстречу, и тут мне впервые стало его жаль. Мне показалось, что вид у него неважный, но в целом он — как бы это сказать? — все его поведение, манеры стали неизмеримо лучше. Он усадил меня под деревом, предложил чаю, болтал без умолку и все повторял, что ужасно рад моему приезду. Потом он повел меня в сад и показал Лору, он страшно гордился своей «красавицей дочерью»… Все, казалось, было хорошо.

Когда вернулась Чармиан, он и с ней был очень мил, расцеловал ее, сказал, что теперь ей будет не так скучно. Старая леди тоже, казалось, была довольна и все спрашивала: «Надеюсь, мой сын хорошо вас встретил?» Знаешь, Клод, странно, но теперь она совсем не называет его по имени, только «мой сын».

Чармиан повела меня в свою комнату, где она хотела поместить и меня. Она сказала, что Эван устроился на чердаке, там ему, вероятно, удобней, никто не беспокоит. Он заявил, что ему мешает спать плач Лоры, но девочка почти не плачет по ночам, только когда у нее резались зубы.

Я не знала, насколько Чармиан захочет быть со мной откровенной, и потому без всяких обиняков спросила, как ведет себя Эван. «Ужасно», — ответила она. У нее был тот бодрый и независимый вид, какой, ты сам знаешь, она напускает на себя, когда ей совсем плохо.

— Да, да, — подтвердил я.

— Я спросила, что означает это «ужасно». Чармиан ответила: «Может быть, я не должна говорить тебе этого. Он старается держаться, и это ужасно».

Элен умолкла и посмотрела на меня так, словно хотела, чтобы я попросил ее пояснить сказанное.

Чтобы помочь ей, я спросил:

— Он действительно старается?

— О да, да, он старается. За обедом, правда, был пьян, но не очень, держал себя в руках — ну, ты сам понимаешь. Был спокоен, даже весел, но чем дальше, тем изысканней становились его комплименты… мне, разумеется. А шутки, я бы сказала, все неудачней.

— А как воспринимала их старуха?

— Слушала и улыбалась, знаешь, такой странной улыбкой, будто не совсем понимает, что он говорит, и не совсем уверена, одобрила бы она его остроты, если бы поняла. Зато Чармиан добросовестно смеялась, даже не дожидаясь, когда он доскажет до конца свой очередной анекдот.