Этот механизм работает потому, что информация свободно курсирует во всех системах — и внутренних системах организма, и внешних, образованных другими людьми, создавая условия для адаптации к текущим условиям. Наши наиболее тесные взаимоотношения в жизни комфортны благодаря быстрому обмену эмоциональной информацией — тому, что Тиффани Филд назвала «психобиологической настройкой» (Филд, 1985). Эта способность воспринимать состояние другого человека позволяет отдельным личностям приспосабливаться к потребностям друг друга. Более формальные (или менее налаженные) отношения страдают от недостатка такого быстрого отклика, в результате приспособление требует больших усилий и оказывается более трудным. Но личности также могут быть в разной степени настроены на восприятие своих собственных внутренних состояний. И эмоциональная, и физиологическая патология может возникнуть в случае, если информация не может свободно курсировать по электрическим и химическим каналам организма через мозг и другие системы. Эмоциональные сигналы необходимы нам, чтобы наш организм мог оценить, какой способ действия является оптимальным.

Дети, которые не смогли сформировать надежные стратегии для оперирования эмоциями, не могут переносить охватывающие их чувства и, таким образом, не могут реагировать на них должным образом. В силу своих эмоциональных особенностей они слишком быстро стремятся избавиться от чувств. Дети, сформировавшие избегающий тип привязанности, склонны автоматически сразу тормозить эмоции в момент возникновения сильного чувства, чтобы им не пришлось разбираться с тем, с чем они не умеют справляться. Дети с амбивалентной привязанностью готовы с головой погрузиться в сильное выражение собственных чувств безо всякой оглядки на чувства других людей и на то, как выражение чувств может повлиять на других. (Дети с еще более ненадежными типами привязанности склонны все время колебаться между этими двумя стратегиями.) В любом случае, они отрезают себе путь к эмоциональной информации и о своем состоянии, и о состоянии других людей, а без нее у них сильно сужается спектр поведенческих возможностей. Они в самом деле испытывают серьезные затруднения в том, как скоординировать свои (биологические) потребности с их (социальным) окружением и как обмениваться эмоциональной информацией с другими людьми с пользой для всех сторон.

Эти эмоциональные особенности формируются в младенчестве во взаимодействии с самыми первыми партнерами, обычно нашими родителями, и могут быть оценены уже в возрасте 1 года. Кроме того, родители сами являются частью социальных систем, и эти внешние социальные силы также могут сыграть свою роль в формировании искаженных образцов эмоциональной регуляции. Когда общество сфокусировано на создании своих производящих мощностей, как это было в XIX веке, некоторая часть младенцев должна пройти социализацию в условиях формирования личностей с высоким уровнем самоконтроля и отрицания чувств. Фрейдизм, возможно, был попыткой пересмотреть наиболее неумеренные тенденции этого процесса, тем не менее настаивая на важности самоконтроля. В противном случае, когда экономике требуются потребители, обуреваемые желаниями, социальное давление может быть направлено на большее снисхождение к детям в процессе социализации, на снижение родительских требований и ожиданий от ребенка. Эти социальные позывы, тем не менее, не могут быть строго регламентированы, поэтому можно сказать, что разные течения сосуществуют во все эпохи.

Эмоциональная регуляция в принципе не относится к теме контроля или его нехватки. Она о том, как использовать чувства в качестве сигналов, информирующих о необходимости действия, в частности необходимых для того, чтобы поддержать взаимоотношения. Беспокойство ребенка, возникающее, когда мать выходит из комнаты, требуется для того, чтобы помочь матери и ребенку находиться поблизости друг от друга, что способствует выживанию младенца. Улыбки и счастливые моменты служат той же цели. Гнев свидетельствует о том, что есть какое-то серьезное неблагополучие, требующее срочного внимания. Когда люди обращают внимание на такие сигналы, они в большей степени склонны корректировать свое поведение в соответствии со своими нуждами и нуждами других. Как и более простые физиологические сигналы — жажды, голода или усталости, — они мотивируют к действию, необходимому для поддержания организма в оптимальном состоянии. Если игнорировать голод, то можно от него умереть. Если игнорировать свой гнев, то твое социальное положение может ухудшиться и снизятся шансы на его восстановление. Но при этом если выражать свой гнев, не обращая внимания на то, как это выражение влияет на окружающих, не замечать их сигналы и не прилагать усилия для урегулирования ситуации, то социальная система теряет равновесие и происходит прорыв социально неодобряемого поведения.

Внимание к чувствам является жизненно необходимым. Если они воспринимаются как опасные враги, единственная возможность управления состоит в оказании социального давления и устрашении. В противном случае, если каждый импульс будет поощряться, отношения с другими станут только средством для выхода собственных эмоций. Но в случае, если к чувствам относиться как к вызывающим уважение ориентирам, возникает другая культура, в которой чувства других так же важны, как и свои, а каждый член общества получает мотив для отклика. Совершенно другое отношение возникает к гневу и агрессии в случае, если считается, что они могут быть управляемыми, когда люди, их испытывающие и выражающие, могут быть услышаны и поняты. Они могут использоваться для поддержания взаимоотношений. Эмоционально защищенный, устойчивый человек несет в себе базовую уверенность в том, что он будет услышан, и это облегчает ему задачу внутреннего контроля. Эта уверенность в других позволяет ему подождать и подумать вместо того, чтобы действовать импульсивно. Но если агрессия и гнев табуированы, личность попадает в условия, когда напряжение не получает никаких возможностей для выхода, принуждая опираться только на боязнь реакции других, чтобы не взорваться. Это сомнительная стратегия, которая может оказаться неудачной, приводя время от времени к неуправляемому поведению и разрушению взаимоотношений.

Будучи социальными существами, нам необходимо отслеживать состояния других людей в той же степени, что и наши собственные состояния, для того чтобы поддержать те отношения, от которых мы зависим. Младенцы делают это с самого начала своей жизни — замечая выражения лиц, тон голоса, — они крайне бдительны и чутки по отношению к другим людям, это свойственно даже новорожденным. Если вы понаблюдаете за младенцем и его родителем, то увидите импровизированный танец, своеобразный диалог, когда они по очереди высовывают языки или произносят звуки. Позже дети, обретая самостоятельность и мобильность, постоянно обращаются к родителям, отслеживая выражение их лиц с целью найти нужный сигнал: стоит ли потрогать собаку, которая только что вошла в комнату? Или улыбнуться незнакомцу? Фигура человека, к которому ребенок сформировал привязанность, становится отправной точкой, источником социального знания.

Эмоциональная жизнь в большей степени состоит из координирования наших действий с действиями других через внимание к настроениям друг друга и построение предположений о том, что люди будут говорить и как будут действовать. Когда мы обращаем пристальное внимание на кого-то, у нас с ним активируются одни и те же нейроны в мозге; дети, которые наблюдают счастливых людей, демонстрировали увеличивающуюся мозговую активность в левой фронтальной зоне мозга; те же, кто пребывал в атмосфере печали, — в правой (Цевидсон и Фокс, 1982). Этот механизм позволяет нам в определенной степени разделять состояние друг друга. Мы можем откликаться на чувства друг друга. Еще это запускает механизмы постоянного взаимного влияния, все время передающегося от одного человека к другому. Беатрис Биб, будучи исследователем в области младенчества и психотерапевтом, описала это так: «Ты раскрываешься, и я изменяю тебя в то время, как я раскрываюсь, и ты изменяешь меня» (Биб, 2002). В следующей главе я подробно опишу то, как сам мозг оказывается объектом этих влияний.

Форма возникает в успешном взаимодействии.

Сюзан Ояма

Прекрасное весеннее утро. Мой кот развалился на каменной скамейке на солнце после завтрака, потягиваясь с явным удовольствием. Это картина того, как прекрасно просто жить, момент, когда осознания факта существования и чувственного удовольствия от солнца, воздуха и полного желудка вполне достаточно. Но если большая собака вдруг появится неподалеку, кот будет защищать свое «благополучие», спрыгнув со скамейки и спрятавшись, или, если собака вдруг заденет его, выгнет спину и зашипит, подняв шерсть на загривке, чтобы отпугнуть собаку. Аналогично, если муки голода заставят его искать пропитание, он будет стремиться восстановить свое «благополучие», поймав мышку или полевку. У него может не быть сложного самосознания или средств вербальной коммуникации, но у него есть целый спектр базовых чувств и реакций, которые управляют его поведением и обеспечивают его выживание.