Это происходит через неосознанную фиксацию схем, которые формируются, когда целая группа нейронов одновременно переходит в активное состояние. (Отдельные нейроны не могут создавать схемы.) Схемы формируются скоплением нейронов, когда они переходят в активное состояние, реагируя друг на друга и на внешние стимулы, а затем успокаиваясь, создавая в мозге «шум вечеринки» (Варела и др., 1996). Это время, когда участки мозга становятся метаболически активными, внося свой вклад в поведенческий репертуар индивида (Чугани и др., 2000), причем наш социальный интеллект наиболее чувствителен к тому опыту, который мы получаем в период между 6 и 18 месяцами. Как только нейроны сгруппированы в схемы, они могут использоваться для организации получаемого опыта, что делает взаимодействие с другими более предсказуемым. Даниель Сигель говорит, что мозг это «машина предсказаний» (Сигель, 1999). Он спроектирован таким образом, чтобы помочь нам найти свой путь, предоставляя варианты наиболее вероятных исходов и сохраняя знание о нашем окружении.

По сути, мозг начинает структурировать опыт, который ребенок получает при общении с другими людьми, отмечая неосознанно общие признаки, то, что повторяется снова и снова. Если отец каждый вечер врывается в дом, хлопает дверью и целует свою дочку в носик, то она начнет считать, что именно так и поступают отцы. Если ее мать всегда морщит нос от отвращения и ворчит, меняя ей подгузник, грубо его стягивая, то девочка может начать считать, что смена подгузника процесс крайне неприятный и, более того, ее телесные функции могут стать источником неудовольствия для окружающих. Именно повторяющийся и типичный опыт структурирует мозг — создавая базовые чувственные категории, такие как «стол» и «собака», но в специфически сенсорной форме. Внутренняя картинка будет моментальным снимком ситуации: как выглядели лица других людей, что чувствовало мое тело, когда они совершали это действие. Если опыт вероятнее всего не повторится, то и запоминать его не стоит, поскольку его нельзя будет использовать для прогноза.

Если опыт не является высокотравматичным, единичный случай оставляет небольшой след. Исключение из этого правила составляют взрывоопасные и чрезвычайно возбуждающие ситуации, регистрируемые миндалиной мозга, ответственной за мгновенные реакции в опасных ситуациях. Лица, выражающие страх и гнев, будут записаны в ней и будут вызывать автоматический ответ. Эти ситуации могут быть опасны для жизни и требовать чрезвычайно быстрой реакции. Однако, в случае хронического недостатка позитивных социальных взаимодействий с другими людьми, способность преодолевать такие примитивные реакции может не сформироваться. Сформированные после рождения связи между префронтальной зоной коры и миндалиной могут прерваться, так как не смогли стать прочными. В этом случае они становятся слишком слабыми, чтобы подавить страх, вызываемый миндалевидной железой, или скорректировать ранее сформированное ожидание страха в случае, если оно больше не является актуальным.

Сформированные проводящие пути и внутренние образы являются руководством для взаимодействия. Мы полагаемся на них, когда какое-то событие или особенность вызывает их в памяти. Они не находят выражения в словах, поскольку это и не требуется. Мы просто, не осознавая этого, используем их в качестве фундамента для нашего поведения и ожиданий от других. Оказывается, мы предпочитаем в большинстве случаев, чтобы наши ожидания подтвердились, даже если они являются неприятными (Свонн, 1987).

Тем не менее люди разработали способ пересматривать эти внутренние образы в изменившихся условиях. Это функция осознанного самоанализа, который возможен благодаря способностям префронтальной зоны и передней части поясной извилины коры головного мозга. Эти части мозга позволяют продлить эмоцию во времени, давая индивиду возможность осознать опыт и сформировать альтернативы перед началом действия. Например, внутренний образ и чувство отвращения и неприятия, сформированные при смене подгузника, могут возникнуть и во взрослой жизни в ситуациях, задействующих ту же группу нейронов, — например, при постановке клизмы в больнице. Но вместо автоматической реакции на эту ситуацию префронтальная зона может поставить ее на паузу и решить, в самом деле ли это так стыдно и отвратительно в случае, когда процедура необходима для сохранения здоровья.

Расположение префронтальной зоны уникально тем, что открывает ей доступ к общему состоянию организма и пониманию его потребностей. Она прочно связана с внутренними подкорковыми эмоциональными системами, так же как и с сенсорной информацией о внешнем мире. У нее также есть связи с центрами двигательных и химических реакций мозга. Как писал Дамазио (1994), у нее есть возможность «подслушать» деятельность всего организма. С ее помощью индивид может осознать и свое собственное состояние, и состояние окружающих и остановить собственное поведение, если оно социально неодобряемо. Это происходит благодаря связи префронтальной зоны коры с подкорковыми областями — в частности, с гипоталамусом и миндалиной. Эта связь позволяет остановить возбуждение и подавить спонтанное эмоциональное поведение, такое как агрессия. В нашей гипотетической ситуации она также способна подавить отвращение, которое индивид испытывает в больнице, и позволит ему спокойнее отнестись к клизме.

Как я уже писала, первым из жизненно важных социальных инструментов развивается глазничнолобная зона префронтальной коры. Она начинает созревать к 10-месячному возрасту, когда младенец начинает осваивать хождение и глазнично-лобная зона начинает выстраивать связи с другими участками, несмотря на то что полностью этот процесс завершится только к 18 месяцам.

Этот процесс развития происходит в ключевой момент, когда мозг вырабатывает способность сохранять визуальные образы. В глазнично-лобной зоне есть специализированные нейроны, которые отвечают за распознавание лиц, в то время как другая часть мозга (височная доля), начинающая созревать в то же время, начинает обрабатывать визуальную сторону лиц. Сначала эти образы похожи на «вспышки», но при повторении ситуаций с участием других людей снова и снова они становятся объемными визуальными образами, нагруженными эмоциями, образами себя рядом с другими, не зафиксированные в каком-то времени и пространстве, а просто врезавшиеся в память. Это важный момент в эмоциональной жизни человека, поскольку он становится первым наброском внутренней жизни — внутренней библиотеки образов, к которой можно обращаться снова и снова, сложность и наполненность ассоциациями и мыслями будет все возрастать по мере роста ребенка. Эти эмоционально нагруженные образы, судя по всему, достаточно близки к психоаналитической идее «внутреннего объекта» или интернализированной матери.

Внутренние образы также становятся важным источником эмоциональной саморегуляции. В будущих ситуациях со сходным типом эмоционального возбуждения они могут быть использованы в качестве руководства к тому или иному поведению в отсутствие воспитателя. Но без эффективно усвоенных родительских стратегий утешения и успокоения сильного возбуждения в правом полушарии мозга индивид легко восприимчив к стрессу, который может легко перерасти в ошеломляющее страдание. В то же время эта способность сохранять эмоциональные образы людей и выражений их лиц, а также мысленно возвращаться к этим образам подводит фундамент под построение сложного человеческого мира значений, выходящих за рамки чисто ситуационного отклика.

Однако это особенное внимание к лицам имеет и обратную сторону. Негативные взгляды и взаимодействия также сохраняются в памяти. Негативный взгляд может запустить биохимическую реакцию так же, как и позитивный. Неодобрительное выражение материнского лица может вызвать выброс гормона стресса, такого как кортизол, который блокирует захват нейронами эндорфинов и дофамина, а также прекращает те приятные ощущения, которые они вызывают. Такие взгляды и выражения лиц также имеют мощное воздействие на растущего ребенка. Их огромное влияние в младенчестве объясняется тем, что ребенок крайне зависим от родителя в регулировании своих состояний — как психологических, так и физиологических. Все, что угрожает этой регуляции, вызывает сильный стресс, так как подвергает риску вопрос выживания. И не важно, чем вызван этот недостаток регуляции — эмоциональной недоступностью воспитателя или его физическим отсутствием. Все, что нужно младенцу, взрослый, который эмоционально находится с ним на одной волне в достаточной степени, чтобы помочь регулировать его состояния. Наиболее полно задокументированные свидетельства губительного воздействия изоляции, я полагаю, связаны именно с тем, что ребенок эмоционально отрезан от других и не имеет возможности регулировать свои состояния. В одном исследовании в яслях дети демонстрировали, что не само по себе отсутствие матери вызывает повышение уровня гормонов стресса, таких как кортизол, а отсутствие фигуры взрослого, который был бы ответственен и внимателен к их состояниям в любой момент. Если какой-то из сотрудников яслей принимал на себя эту обязанность, уровень кортизола не повышался. Без такой фигуры ребенок находится в состоянии стресса (Деттлинг и др., 2000).