Как видим, чем честнее человек, тем короче его жизнь.

Склоним головы перед памятью тех, против кого частная диктатура туркменского олигархата применила весь арсенал подлости.

А Россия что же? Ельцин подписал указ о том, что с трудящимися вместо денег можно расплачиваться изделиями заводов. И народ еще долгое время получал зарплату презервативами, шприцами, в похоронном бюро — гробами, на швейной фабрике — бюстгальтерами. Вот заплатить бы зарплату и Чубайсу — бюстгальтерами, а Ельцину — пустыми бутылками.

Ни политики теперь в России, ни боли за других.

Из Советского Союза уходили все по-разному. Одни — в ареалы обитания миллиардов, другие в нищету, третьи — в погибель.

В далеком, уже очень далеком 1963 году перед отъездом на целину мы, студенты факультета журналистики МГУ, в каком-то московском доме собирали книги в подарок совхозной детворе. Заботливость, щедрость, то есть лучшие человеческие качества, в ту пору еще не были оболганы, не были зашлепаны грязными кляксами демо-статей моих же будущих коллег, потому москвичи двери квартир открывали охотно.

— Что не нужно вам, понимаете, — скромно объяснял какому-то гражданину Валерий Зайцев.

— Все нужно, но для такого дела не жалко, — ответил гражданин в очень старой, видавшей виды пижаме, и сунул нам в руки целую стопку книг.

Преподавательница химии из Полиграфического института Вера Яковлевна Мавровская ахнула:

— Да хоть бы предупредили. Книг много, очень много. Но сейчас больна, куда их привезти?

И привезла. Целое такси.

Дверь следующей квартиры открыла женщина очень бледная, со страдальческим выражением лица. Из-под голубой газовой косынки выбивались мелкие завитки, и ей бы кокетливо поправить их при виде нежданных гостей, но руки ее были опущены и выглядели такими усталыми, будто не имели никакого отношения к той изысканной чистоте, которой сверкала ее квартира. На этажерке — книги, прикрытые нежной, трудолюбиво накрахмаленной салфеткой. Длинными красивыми пальцами женщина откинула это крошечное покрывало, обняла их, прижала к груди, поцеловала верхнюю, про то, как закалялась сталь, потом резко оторвала их от себя.

— Возьмите, все возьмите. Хотя погодите. Вот эти три детские оставлю. Сама дарила ему.

— Кому?

— Да ладно, не надо об этом, — отвернулась спешно хозяйка и как-то боком, чтобы не видели ее лица, ушла за дверь.

Книги лежат на асфальте. Их много. Тысячи. Мы с Ириной Козырь перебираем их, записываем. Вдруг рухнула стопка, которую подарила женщина с бледным лицом. Из романа Островского «Как закалялась сталь» выпали открытка и фотография.

«Милая Клавдия Григорьевна, — писала обладательница самой аккуратной в мире квартиры, — простите, что редко пишу. Отчаялась от всего. Недавно сына похоронила. Убили на границе. Горе так велико, что я ни с кем не общаюсь и теряю друзей».

На фотографии около огромных елей семь солдат. Очень красивые парни, с винтовками в руках. Все глядят прямо в глаза, но один с улыбкой, другой пытливо, третий — задумчиво. На обороте надпись: «Матери. Виталий. Граница».

Мы кинулись по лестнице. Как же оставить в одиночестве женщину, которая с утра до ночи трет свою мебель для того, чтобы в этих бесконечных монотонных движениях забыться хоть на минуту. Непременно надо бы написать и о парне, который ценой своей юной жизни защитил наш покой, наш безмятежный смех в коридорах лучшего вуза страны. Но окна такие одинаковые, хотя из многих несется музыка. А на подоконниках чирикают воробьи, и квартир столько много, что никто уже не мог вспомнить, где живет эта прекрасная женщина. Пусть простит она нам этот грех короткой памяти от малого общения с нею, но глаза ее, в которых отражалась такая боль от потери сына, что и небу там было тесно, хотелось унести с собою в очень долгую жизнь.

При виде гостей Мишка Королев побежал к телефону и доложил:

— Мама, у нас в дверях стоят дядя и тетенька, просят книги для целины. Нет. «Двух капитанов» не отдам. А детсадовские можно?

Бросив трубку, Мишка захлопал в ладоши:

— Разрешила мама. «Вот какой рассеянный» возьмете?

— Спасибо. Ждем на целине, Миша!

Мальчишка повернулся на одной ноге от радости и сунул в сетку еще одну книжку — «Что такое хорошо и что такое плохо?».

С той поры минуло несколько десятков лет. Кем он стал, этот второклассник из школы № 91 Мишка Королев? В трудную для страны минуту какую судьбу выбрал? Неужто, как многие московские интеллигенты, измазался да стал вором, в свои личные сейфы уволакивая из миллионов квартир скромное людское благосостояние? А может, как и Виталий, защищал народ, оказавшись на горящих этажах Белого Дома?

Судьба однокурсников мне ведома лучше. Многие из них выбрали пепси, а еще больше — ничего не выбрали и живут, будто зайцы с прижатыми ушами. На деньги простых людей выучившись, в ту минуту, когда народ умывается кровавыми слезами, в его защиту ни звука, ни ползвука, ни даже простого мычания, так и не решив для себя, на отшибе стареющих, что такое хорошо, а что такое плохо?

Но вот маленькая, в локоток, владимирская газета «Трибуна» принесла великую радость, рассказав, что мир не только из равнодушных да подгребающих, и мой однокурсник Гриша Латышев, прежде тихий, скромный, незаметный, становится все более заметным, когда надо высказать свою позицию.

Газета рассказала еще и о том, что Гриша был активным участником последней недели кровавого октябрьского побоища и чудом избежал расстрела.