На следующий вечер недоумевающая Дженис навела на себя субботний лоск — у нее поразительный дар прихорашиваться сообразно обстоятельствам, — я надел десятилетний, плохо сидящий на мне спортивный пиджак, который держал в Саг-Харборе на случай выходов в свет, и мы отправились в город.

Сначала пришлось отстоять очередь в кассу, чтобы получить билеты. Пока она двигалась, я достал чековую книжку и принялся выписывать чек на двести долларов. Мимо проходил довольно неприятного вида билетер и, заметив, что я делаю, остановился.

— Мы не принимаем чеки, — объявил он.

Видимо, решил, что мой чек настолько дутая фальшивка, что хоть, как мячом, в баскетбол играй. Я сразу пожалел, что пришел. Но билетеры меня всегда пугали — одетые в форму, они олицетворяли власть, как полицейские, судьи и те ребята, что являлись чинить кабельное телевидение. Я принялся вежливо объяснять: дескать, Сибил Кристофер сказала, что можно расплатиться чеком, что я только в последнюю минуту принял решение сюда прийти и…

— Как ваша фамилия? — устало спросил он.

— Питер Гитерс, — ответил я неуверенно, ожидая, что наш вечер кончится раньше, чем мы предполагали.

Но как бы неубедительно это ни прозвучало, он тут же встал по стойке «смирно», и в нем проснулась почтительность.

— Прошу прощения, мистер Гитерс. Вам нет необходимости стоять в очереди. Проходите в зал и скажите распорядительнице, чтобы усадила вас на место. Глубоко сожалею, что произошла ошибка. Разумеется, вы можете заплатить чеком. В любое удобное для вас время.

Я покосился на Дженис и самодовольно улыбнулся. Она в ответ покачала головой. Наверное, не сомневалась, что мы угодим в тюрьму как самозванцы.

Распорядительница в зале повела себя еще более обходительно.

— Конечно! — воскликнула она. — Спасибо, что пришли, мистер Гитерс. Ваши места в ряду важных персон рядом с Тони.

— Отлично, — кивнул я. — Было бы непростительно не пообщаться с Тони.

Она провела нас в сектор в середине зала, где три ряда были огорожены шнуром от тех, кого я уже начинал считать мелким планктоном. В этом месте сосредоточился обычный набор светил Гемптонов: актеры, актрисы, управляющие, журналисты, владельцы медиаконгломератов, парикмахеры, публицисты и Дик Каветт (я выделяю его особо, потому что точно не представляю, кто он теперь — то ли актер, то ли телеведущий. Знаю только, что не пропускает ни одного сборища местных знаменитостей). Распорядительница приподняла шнур и сказала, какой нам занять ряд. Мы в точности исполнили ее указания и, расположившись в креслах, наблюдали, как заполняется кинотеатр. То и дело приходили знакомые и, устраиваясь на убогих сиденьях по другую сторону веревки, удивлялись, заметив нас, восседающих посреди ряда славы. Когда мы встречались взглядами, я начинал делать что-то утонченное и очень взрослое, например, запускал палец в ухо и копался в нем.

Наконец зал заполнился до отказа — свободными остались только два места справа от нас. Пока я размышлял об этом, люди начали аплодировать. Оглянувшись, я понял, что прибыл основной герой картины с женой. Но даже не это было главным — их вели к креслам по правую руку от Дженис. Они сели, с любопытством покосились на Дженис и, как все, стали ждать, когда погаснет свет и начнется кино. Пару минут царило неловкое молчание, и Дженис наклонилась к жене звезды и проговорила:

— Привет, я Дженис Доннауд.

Жена улыбнулась и ответила:

— Я Дженни Хопкинс. А это мой муж Тони.

Тони?

Сокращение от Энтони.

То есть Энтони Хопкинс? Сэр Энтони Хопкинс, величайший из живущих актеров?

Да.

И тогда Дженис сказала:

— А это Питер Гитерс.

Ни единого звука — долгая, долгая пауза. Мистер и миссис Хопкинс повернули ко мне головы, смерили взглядом, присмотрелись и промолчали. Я для них ничего не значил.

— Сейчас нас отправят на балкон, — прошептал я Дженис.

Но произошло нечто иное. Энтони Хопкинс, обладатель премии «Оскар», исполнитель главных ролей в «Молчании ягнят» и «На исходе дня» — в той картине, которую мы пришли смотреть, — кашлянул и своим удивительным, гулким уэльским голосом спросил:

— Вы, случайно, не принесли с собой Нортона?

Поверьте, я чуть не упал со стула. А оправившись от шока, стал бормотать что-то вроде: «Да нет… знаете, я обычно не таскаю кота на кинопремьеры…»

Потом мы разговорились. Оказалось, что супруги Хопкинс — настоящие кошатники. Дженни прочитала «Историю любви», и ей очень понравился мой маленький паренек. Она заставила сэра Энтони — то есть прошу прощения, Тони, тоже прочитать книгу. Когда Сибил Кристофер, приятельница Хопкинсов еще по Уэльсу, пригласила их в Саг-Харбор поддержать театр, они в своей лондонской квартире стали размышлять: «Откуда нам известно это название — Саг-Харбор?» И, как рассказала Дженни, муж несколько дней расхаживал по комнатам, потом вдруг, остановившись как вкопанный с видом сделавшего великое открытие человека, с облегчением воскликнул: «Да это же то место, где живет Нортон!» Они тут же начали названивать Сибил и спросили, буду ли я на премьере. А та, решив, что Гитерс — человек, которого ей положено знать, тоже взялась за телефон и заставила меня раскошелиться на билеты.

Когда свет начал меркнуть, Тони перегнулся через Дженис и спросил:

— Можно как-нибудь повидаться с Нортоном?

— Конечно, — ответил я и понял, что они ждут, чтобы я сказал, каким образом. — Ммм… — и, глядя на Лоренса Оливье нашего поколения, предложил: — Не хотите зайти к нам завтра позавтракать? — При этом сразу представил, как буду рассказывать матери, что угощал каннибала-Ганнибала бубликами с копченой лососиной.

— Мы бы с удовольствием, — ответила Дженни. — Но наш рейс в Лондон вылетает в девять утра. Придется выезжать очень рано.