– И вот Возницын от великой милости вашей отказался…

– Подлец! – стукнула кулаком по столу Анна Иоанновна.

– Его из службы выключили, как изумленного…

– Изумленный? Мы его приведем в умиление! А, что, Андрей Иванович, совратили его или сам он? – спросила Анна Иоанновна.

– Совратил смоленский откупщик, жид Борух Глебов.

При упоминании о Смоленске кровь бросилась в лицо Анне Иоанновне. Сразу вспомнился бывший губернатор Черкасский, который тогда, пять лет назад, подсылал письма с шляхтичем смоленским Федором Милашевичем гольштинскому герцогу за рубеж.

– А что ж он, я чай, взят под караул, аль еще нет? – строго посмотрела на Ушакова императрица.

– Давно сидит в Москве, в Синодальной Канцелярии.

– Куку! – насмешливо отозвалась императрица. – Да попам покажи грош – они любого вора отпустят с миром! Возьми-ка ты, граф, все дело к себе! Этого богоотступника немедля привезть суда! И надо им разыскать накрепко!

Герцогиня Бирон встала и вышла из комнаты.

Лэди Рондо, не подымая глаз от вышивки, видела, как четыре фрейлины, сидевшие за пяльцами, сразу разогнулись и с облегчением вздохнули. Но продолжали сидеть тихо: в соседней комнате спала императрица, которая после обеда всегда ложилась отдохнуть.

Прошло несколько минут. Наконец из-за двери донесся вкусный, широкий зевок, кто-то сочно сплюнул и вслед за этим низкий, грубый голос (лэди Рондо узнала императрицу), стараясь говорить возможно мягче, сказал:

– Вставай, милый!

Сидевшие поближе к лэди Рондо две сестры Салтыковы – Сашенька и Машенька, пухленькие, голубоглазые девушки (лэди Рондо знала их давно – сестры хорошо пели), переглянулись между собою. Младшая, краснощекая, смешливая Машенька не выдержала – улыбнулась. Но Сашенька строго глянула на нее, и обе нагнулись над пяльцами.

Сзади скрипнула дверь. В комнату на цыпочках вошел розовощекий, гладко выбритый обер-гоф-фактор Липман. Он был в лимонного цвета штофном кафтане. Липман подсел к лэди Рондо – они уже видались сегодня – и тихо сказал ей по-английски:

– Только что узнал: нашего бедного старика Боруха привезут сюда. Императрица приказала. Может быть, все к лучшему. Может быть, здесь удастся сделать больше, чем в Москве с этими попами!

Лэди Рондо боязливо оглянулась, не подслушивает ли их кто-нибудь.

– Не беспокойтесь, при дворе никто не понимает по-английски, – сказал Липман.

В это время дверь распахнулась. В дверях стояла в голубом турецком шлафроке, повязанная по-бабьи красным шелкозым платком, сама императрица. За ней виднелись супруги Бирон – маленькая, рябая герцогиня с непомерно-большой грудью и ее супруг – высокий, надменный Иоганн Бирон. Он со скучающим видом глядел вокруг.

Все встали.

– Сидите! – махнула рукой Анна Иоанновна. – Ну, девки, что вы ровно неживые? Пойте! – сказала она, идучи к дивану, у которого стояли лэди Рондо и Липман.

Фрейлины запели любимую императрицыну:

Анна Иоанновна не показывала виду, но все знали, что она любит, как в этой песне дальше поется:

– Ты что это тут лэди нашептываешь? Аль в свой закон перетянуть ее хочешь? – спросила, улыбаясь, Анна Иоанновна, подходя к Рондо и Липману.

– Что вы, ваше величество! – замахал руками Липман.

– Знаем вас, – погрозила пальцем Анна Иоанновна. – А слыхал ли ты, в Москве ваш старозаконник один прельстил моего капитан-поручика?

Бирон, сузив глаза, смотрел в окно.

– Ваше императорское величество, этого не может быть! В нашем законе говорится, что обращенные в иудейство для нас, евреев, тяжелы как проказа! – сказал серьезно Липман, прижимая к груди руки в кружевных манжетах.

– Еще чего скажешь – как проказа! Куку! – усмехнулась императрица. – Знаем вас, жидов! Христа распяли! Ловкач, хитер! Тебе только с Остерманом говорить! Господин Исаак, – переменила она тон: – У меня, брат, беда: нонче Карлуша, пострел, серьгу сломал. Ту, что с самым большим бриллиантом. Изволь, батюшка, починить!

– Слушаю-с, ваше величество! Сейчас же сделаю, – поклонился Липман и вышел.

– А вас, куколка, я давно не видала! – обратилась Анна Иоанновна к лэди Рондо.

– Я пыл полен, – ответила лэди.