Шрифт:
Возницын криво усмехнулся:
– Как бы не так – прочтет!
Он знал – Алена читала только печатное. Писаное разбирала с превеликим трудом.
Возницын ждал: сейчас покличет его на помощь.
Так и вышло.
Золотой императорский вензель на лядунке потух – в дверях, заслоняя свет, стала Алена.
– Саша, погляди покормежную. Трофим просит отпустить. Как ты думаешь?
Возницын, нехотя, встал.
– Ежели недород и на месте нечем жить, почему не дать покормежной?
Он вышел в «ольховую» горницу и, не обращая внимания на старосту, который низко кланялся помещику, сел за стол. Взял четвертушку, коряво исписанную какими-то бледными чернилами.
– Тут неособенно прочтешь, – подумал он и сел разбирать написанное.
«1733 года, августа в 15 день, Коломенского уезда, сельца Непейцила, Александра Артемьевича Возницына крестьянин Трофим Родионов бил челом господину своему, чтоб кормежную взять итти на волю кормиться черною работою, где ему пристойно по городам и по селам, по мирским деревням…»
Написано было правильно.
Возницын глянул на обороте четвертушки:
«…и старостам и соцким и десятским велено держать без всякого опасения, что он вышеписанный крестьянин человек добрый, не солдат, не матрос и не драгун и не беглый, подлинно Александра Артемьевича Возницына беспахотный крестьянин бобыль, отпущенный для скудости своей…»
– Где чернила? – не глядя на жену, спросил Возницын.
Алена засуетилась по горнице, торопливо достала с полки чернильницу и перо. Перо было плохо очинено – писали им ни весть когда.
Пока Возницын чинил перо, Алена Ивановна, стоя у стола, продолжала говорить старосте:
– А не убежит он вовсе куда-нибудь? Гляди, знаешь ли этого человека? За него нам приходится по осьми гривен в год платить. Утечет – с тебя доправлю! У нас вот так, у маменьки, еще при царе Петре, дали вольному человеку ссудную запись в десяти рублях. Обещал за тую ссуду жить вечно в холопстве, а потом – как в воду канул. Ищи его. Теперь ни десяти рублев, ни холопа!
«Дура-баба!» – подумал Возницын.
– Так то ж ссудная, кабальная запись, – сказал он, – а это – покормежное письмо. Никуда он не денется!
И стал подписывать бумагу.
В это время на дворе залаяли собаки.
Алена глянула в окно.
– К нам кто-то на тройке!
Возницын сунул старосте подписанное покормежное письмо и кинулся в темную палату приодеться – он ходил дома в рубашке с косым воротом и в башмаках на босу ногу.
Возницын был рад приезду неожиданного гостя. Ему надоело сидеть с этим бабьем – не c кем слова молвить: с женой не до разговоров, а Настасья Филатовна все норовит говорить иносказательно, чтобы задеть его. Рассказывает, как кто-то принудил жену постричься в монастырь, а сам потом женился второй раз.
Возницын одевался и слушал, кто приехал.
Приезжий на крыльце говорил уже с Аленой. Это был князь Масальский.
«Как его принесла сюда нелегкая. Ведь, он же в лейб-гвардии Семеновском полку, в Питербурхе!» – думал Возницын, натягивая старые лакированные с раструбами, кавалергардские сапоги.
– Ай да Масальский – опять что-либо выкинул! Ловкач! – усмехнулся Возницын.
Ссора, которая произошла у них пять лет назад по поводу Софьи, была давно улажена – Возницын сделал вид, что забыл. Масальский приехал на свадьбу, винился, что был в тот раз пьян. Возницын примирился с ним.
– Что с него взять: бахарь!
– А где же это наше благородие, господин капитан-лейтенант? – говорил князь Масальский, входя в «ольховую».
– Он – дома в затрапезном ходит, должно, суплеверст этот надевает, – сказала весело Алена Ивановна.
Возницын вышел в «ольховую».
– Вот и я! Ты это, князь, каким ветром? Что здесь делаешь? – здороваясь с товарищем, спросил Возницын.
– Ездил осматривать свои монастырские вотчины. Дай, думаю, мирян проведаю, како живут!
– Да нет, не шути, скажи в самом деле!
– А вот раньше попотчуй, поднеси винца, тогда расскажу!
– Афонька! – крикнул по-холостяцки Возницын, подходя к двери.
Алена вся залилась краской и вскочила с места.
– Да, ведь, я уже сказала! Сиди, без тебя подадут!
Она была задета тем, что муж будто не замечает ее присутствия, будто в доме нет хозяйки.
– Вот видишь – и получил! – улыбнулся Масалыский.
Алена, шагнула в сени, но в дверях столкнулась с Настасьей Филатовной: Шестакова, расставив руки, несла на подносе графин, чарки, грибы, свежесоленые огурчики, студень.
Все уселись за стол.
Алена сидела, красная от возмущения и не глядела на мужа – не могла ему простить обиды.
Возницын, не обращая на нее внимания, разливал по чаркам вино, улыбался.
– Ну так рассказывай, как ты попал сюда – поднял он чарку.
Масальский выпил, крякнул, потер рука об руку и, берясь закусывать сказал:
– По царицыну указу назначен в Москву.
– Куда?
– В Вознесенский девичь монастырь.
Алена даже отодвинулась от князя: уж не рехнулся ли человек?