В горницу, где за столом, уставленным едой, сидели Возницын и Андрюша, вошла Алена.

Небольшого роста, такая же плотная как Андрюша, она шла, крепко ступая с пятки.

На Алене был уже не желтый, а другой – зеленый – летник.

– Гляди, Саша, какая у нас Аленка стала! – сказал Андрюша, обнимая сестру за плечи, когда она, поздоровавшись с Возницыным, села на лавку рядом с братом.

– Что, Сашенька, не узнал бы, я чай, Аленки? – спросила у Возницына Ирина Леонтьевна, входя в горницу.

– Где ж тут признать? Столько годов прошло! – ответил, улыбаясь, Возницын.

У Алены хитро блеснули глаза – она еще на речке увидела, что Возницын узнал ее.

Смутившаяся в первую минуту, Алена теперь смело рассматривала Возницына своими темными, коричневыми глазами.

– А помнишь, как мы ее, бывало, дразнили? – обратился к Возницыну Андрюша. – Олёна-запалёна.

Все расхохотались.

– Папенькиной шубой бедную девчонку пугали! Вот вам!

Она легонько дернула за ухо Андрюшу и лукаво взглянула из-за братниных плеч на Возницына.

В дверь просунулась голова дворовой девки.

– Барыня-матушка, приказчик ужот-ко пришел…

– Андрюша, пойдем: надо поговорить с приказчиком! – поднялась Ирина Леонтьевна. – Сашенька – свой человек, я думаю, не прогневается, что мы его оставим с молодой хозяйкой.

– С приказчиком говорить – дело любезное! Это не то, что на шкоуте пьяных музур разбирать! – охотно встал Андрюша. – Саша посидит.

– Ступай, ступай, ты по хозяйству соскучился! – весело сказал Возницын.

– Аленушка, гляди потчуй дорогого гостя! – обернулась Дашкова в дверях, оглядывая оставшуюся пару.

– Спасибо, Ирина Леонтьевна, я давно сыт! – ответил Возницын.

Он остался с Аленой.

Оба молчали.

Вечерело. В горнице с каждой минутой становилось темнее.

В окно из сада тянуло ночной сыростью, травой и едва уловимым запахом цветущих яблонь.

Алена глядела в окно, теребя перекинутую через плечо толстую рыжую косу.

Возницын в раздумьи катал по скатерти хлебные шарики.

Мысли его были далеко: он вспоминал Астрахань.

Как чудесно было бы, если б вместо Алены здесь, вот сейчас, сидела Софья!

Он даже поднял голову и глянул на нее, живо представляя вместо Алены – ту, другую…

Алена, чувствуя на себе его взгляд, обернулась.

Их глаза встретились.

Оба улыбнулись.

– Андрюша страсть как хозяйство любит! – первая нарушила тягостное молчание Алена.

И сразу остановилась. Она, очевидно, все время прислушивалась к голосам, доносившимся со двора, и теперь как бы приглашала Возницына последовать ее примеру.

Возницын тоже стал слушать.

Какой-то осипший мужской голос говорил:

– Выдал я дворовым людям ржи пополам с ячменем две четверти два четверика да свиньям и птице овса пополам с ячменем четыре четверика…

– А сколько всего-то у тебя семенной ржи осталось? – хозяйственно спросил Андрюша.

Возницын не стал дальше слушать: такой разговор не сулил ничего интересного. Он сказал, улыбаясь:

– Андрюша и у нас, в Морской академии, все годы каптенармусом был – он это дело любит!

Алена живо поддержала:

– Да, да – он хозяйство любит. Два дни как дома, а уже вчера сам над сенцами фронтошпиц (она с трудом выговорила последнее слово) правил, сегодня в саду капался…

– Сад, поди, разросся? – спросил Возницын, подвигаясь к окну.

Алена чуть подалась в сторону, давая место у маленького окна Возницыну.

– Андрюша считал – у нас садовых яблоней двадцать три никак, лесных – осьмнадцать, слив больше ста, да вишенник…

– А помните, как мы все побежим в малинник, а потом вас оставим одну, а сами с Андрюшей спрячемся?

– Нет, я помню только, как вы меня через канаву переносили. От грозы убегали. Андрюша побежал вперед, а я осталась. Если б не вы – уж не знаю, что было бы. Да что вы, Саша, не кушаете ничего? Съешьте груздочков! Или, может быть, меду хотите? – оживленно сказала Алена, подсаживаясь к столу.

– Спасибо, Алёнушка, я сыт. Пойдемте лучше сад посмотрим! Этакой вечер – жалко в горнице сидеть!

– И то правда…

Она тряхнула рыжей косой и пошла вперед, слегка переваливаясь с ноги на ногу, как уточка.

В сенях мимо них прошмыгнула какая-то женщина в черном монашеском одеянии.

Возницын не удивился и не стал расспрашивать у Алены. Он помнил: усадьба Дашковых и раньше была приютом для разных богомольных старух и каких-то безместных монахинь.

Они вышли через задние сени в сад.