В комнате притихшие девчонки с жалостью и любопытством смотрели на нее. Они считали ее несчастной, а она была счастливее их всех и, может быть, впервые по-настоящему поняла всю силу своей любви к Антону.

— Настя, что же теперь будет? — спросила Вера Леднева.

Настя села на свою кровать, откинулась спиной на стену, обвела глазами девчат и спокойно сказала:

— А ничего не будет.

— Куда ты теперь?

— Домой.

— Может быть, тебе к декану сходить или директору?

— А зачем? — Настя прикрыла глаза и увидела Зеленый остров, багровые дорожки по темной воде, смеющегося Антона, пляшущую женщину с хищным профилем, белый домик на самой вершине сопки и себя самою на коленях в палатке. — Зачем? — тихо повторила она, не открывая глаз.

— Ну, все-таки…

— Нет, — она отрицательно покачала головой, — все было правильно. Вы и сами это знаете.

— Шкура эта Зинаида Степановна, — запальчиво крикнула Галя Миронова, маленькое желчное существо с большими синими глазами. — Могла бы и с тобой выяснить отношения, а не бегать по партбюро.

— Нет, девчонки, это Бармин виноват, — решительно заявила Вера, — мог и не вытаскивать это дело на комсомольское собрание. Кто его просил?

— Перестаньте, — наконец-то вмешалась в разговор Валя Дворецкая, и Настя открыла глаза. — Вы о женщине подумали? А вы представьте, что завтра станете женами и у вас будут отбивать мужей. Ну вот ты, Вера, что ты скажешь на это?

— Если его можно отбить, то зачем мне такой муж нужен? — Вера пожала плечами.

Девчата заспорили, а Настя подумала, что холодноватая расчетливая Валя, как всегда, права и очень скоро убедит в этом всех.

Она собирала чемодан, когда в дверь постучали. Настя замерла, сердце забилось с тревожной радостью — Антон! Но в комнату вошел Петр Ильич Бармин. Маленький, с четко проявляющимися залысинами, с внимательно-вопросительным взглядом, он почему-то всегда вызывал у Насти жалость. Ей упорно казалось, что он несчастлив в жизни, несчастлив в семье и вообще — несчастный человек. Почему у нее сложилось такое мнение о нем и когда сложилось — она не знала. Увидев Петра Ильича, Настя не сумела скрыть разочарования, и Бармин, кажется, это заметил. Он как-то неловко прошел по комнате и сел на предложенный ему стул. В комнате наступила напряженная тишина, и девчата гуськом вышли в коридор. Настя и Петр Ильич сделали вид, что этого не заметили.

Настя оставила чемодан и села, положив руки на колени. Она не знала, что делать и как вести себя с этим человеком и что еще нужно было ему от нее.

— Вы на меня сердитесь? — тихо спросил Петр Ильич, внимательно рассматривая пуговицы на своем пиджаке.

— Нет, что вы, — так же тихо ответила Настя.

Он поднял голову и недоверчиво посмотрел на нее. Его смутила искренность Настиного голоса, и он хотел понять, что стоит за этой искренностью.

— Я уж не так и виноват, как вы можете подумать об этом, — сказал Бармин.

«Зачем он? — тоскливо подумала Настя. — На собрании одно, а здесь — другое. Ушел бы лучше. Антон придет, а он здесь сидит…»

— Бывают обстоятельства, Настя… Вы молоды, вы еще не понимаете, — продолжал бормотать Петр Ильич, упрямо чего-то добиваясь от нее. Теперь он был совершенно не похож на того Бармина, что сидел за двухтумбовым столом и гневно выступал на собрании. Сейчас, больше чем когда-нибудь, жалела его Настя. — Эта женщина требовала от меня, вы должны понять…

— Я все понимаю, Петр Ильич, ну честное слово, все!

Петр Ильич умолк и долго смотрел на полку с книгами над Валиной койкой. Казалось, он не слышал ее слов.

— Скажите, Настя, вы любите его? — неожиданно спросил Бармин.

— Да, Петр Ильич, — Настя выдержала его взгляд.

— Я не знал этого. Тем более, Настя, такое прекрасное чувство, как это сказать, не должно влиять… не должно делать кого-нибудь несчастным. Вы понимаете? С чувством, таким чувством, Настя, надо бороться. Вы понимаете? Вы теперь этого не понимаете, но когда-нибудь еще скажете мне спасибо… Нелегко решать чужую судьбу, и если мы на это пошли, то имели на то веское основание…

Настя слушала внимательно, склонив голову набок, но слова Петра Ильича не затрагивали в ней ничего, хотелось только, чтобы он поскорее ушел. Поскорее ушел. Ушел поскорее.

— Зинаида Степановна много пережила за свою жизнь, — продолжал Петр Ильич, — и она достойна семейного счастья.

Насте казалось, что Бармин и сам не верит своим словам, говорит их механически, как робот…

Антон пришел поздно. Она уже отчаялась дождаться его, хотела ехать в аэропорт, улететь, но никуда не поехала и бесцельно металась по комнате, предполагая бог знает что. Он вошел, прислонился к косяку и вздохнул так, как вздыхают усталые люди перед отдыхом. Настя улыбнулась ему и засобиралась, заспешила, стараясь не видеть девчонок, дружно уткнувшихся в учебники.