Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939-1961
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:
Продолжается жизнь — даже если я кончился. Продолжается жизнь — даже если я скорчился, словно в огненной вьюге бумажный листок. Все равно: юг на юге, на востоке — восток.

Это продолжалось три месяца. В мае 1977 года Слуцкий ушел в душевную депрессию, умолк. Следующие девять лет он провел в больницах, в пустой квартире (не желал никого видеть: «Не к кому приходить», — отвечал по телефону на просьбу друзей о встрече), снова в больнице, в семье брата, среди любящих и заботливых людей. Был здрав умом, памятлив, по-прежнему точен и остер в оценке ситуаций в стране и в мире, в добрые минуты звонил старым знакомым и подолгу разговаривал с ними. Но — дара не было, стихи уже не приходили. И это, по-видимому, доставляло самые большие страдания. Смерть избавила его от них 23 февраля 1986 года.

Когда думаешь о его жизни, видишь, что в чем-то она была такой же тяжелой, как у его сверстников, в чем-то — тяжче. И все же он был счастливым человеком. Он не давал себе пощады, и он осуществился.

А еще — он проделал многие стадии того пути, на который мы сейчас ступили, пути духовного и нравственного высвобождения. Все, что мог, он сделал для того, чтобы его соотечественникам было чуточку легче. Вот почему его слово не только прекрасно, оно еще и настойчиво: так отцы и друзья предупреждают о крутых поворотах и пропастях, которые они разглядели раньше нас. Расслышим ли? Прислушаемся ли?

Юрий Болдырев

ИЗ РАННИХ СТИХОВ **

ГЕНЕРАЛ МИАХА [1] , НАБЛЮДАЮЩИЙ ПЕРЕХОД ИСПАНСКИМИ ВОЙСКАМИ ФРАНЦУЗСКОЙ ГРАНИЦЫ

Республика дозволила войти, Но факт есть факт и — горе побежденным. Оркестр молчит, и свернуты знамена. И генерала нету впереди. Он на трибуне занял место с краю, В седин приличье лысину убрал. Так в клуб — смотреть — приходят шулера, Когда за стол их больше не пускают. Седой старик, почтеннейший старик, Слегка на пенсии, болезнью чуть разбитый… А он стоит и мучает парик И примеряет лоб к самоубийству. О, все б вернуть! О, если б все отдать — Почет, богатство, мелочи регалий — За то, чтоб здесь разбитым генералом С разбитой армией в концлагерь прошагать! И, лавочников левых убеждений Смеша, он проборматывает вниз: — Неплохо, мальчики, хоть сапоги грязны — Штыки блестят — оно важней в сраженьи. Но шаг! Где шаг! Дыханье — затаить! Вы репутацию мне портите, мальчишки! Им давят грудь их орденские книжки, Где ваша подпись, генерал, стоит.

1

Генерал Миаха — военный министр правительства Испанской Республики во время гражданской войны в Испании.)Здесь и далее прим. составителя).

ИНВАЛИДЫ

1
На Монмартре есть дом, на другие дома не похожий, Здесь живут инвалиды, по прозвищу «гнусные рожи». Это сказано резко, но довольно правдиво и точно. Их убогие лица настолько противны природе, Что приличные дамы обычно рожают досрочно При поверхностном взгляде на этих несчастных уродин! Это сказано резко, но довольно правдиво и точно. Им пришлось быть на фронте, и смерть надавала пощечин. Оскорбила их смерть и пустила по свету, как камень. И они побрели, прикрывая несчастье руками. И, чтоб лучших пейзажей не портили эти бродяги, Чтоб их жен и невест от такого позора избавить — Их толкнули сюда и расторгли законные браки — Потому что они не имеют законного права! Им тепло, и похлебка, и в праздники можно быть пьяным. Но нельзя же без женщин! Остается одна Марианна. О, пришла бы сюда эта тихая девушка в белом, Они рвали б на части продолговатое тело. Затерзали бы насмерть, но любили б не меньше. Потому что нельзя же, нельзя же, нельзя же без женщин.
2
В пять часов по утрам санитар умываться будил их. Он их любит, и лупит, и зовет их «мои крокодилы!» Крокодилы встают и довольны, не вспомнил покуда, Но недаром на стенах дары господина Ахуда. Этот мсье — он ученый. И вообще недурной человечек С перепутанным прошлым, с особым прищуром на вещи. Он помешан на правде. И чтоб скрытое стало открытым, Он прислал зеркала. Зеркала. Зеркала — инвалидам. Закрывайтесь, клянитесь, в ресницы глаза затушуйте! Вы посмотрите! Истина восторжествует! После дня размышлений о том, что не так уже страшно, После ночи забытья — простой человеческой ночи Вас согнут, вас сомнут, оглушат. Ошарашат. Эти темные маски. Их точность. Их тихая точность. Так недаром Париж называет вас «гнусные рожи»! Глас народа — глас божий. Они падают ниц! Пощади, всемогущий! О, не дай нам смотреть, о, за что ты караешь невинных! Но ему все равно! Он имеет Марию и кущи, И ему наплевать. Он — довольно красивый мужчина.

БАЗИС И НАДСТРОЙКА

Давайте деньги бедным, Давайте хлеб несытым, А дружбу и любезность Куда-нибудь несите, Совсем в другое место, Где трижды в день еда, Несите ваши чувства, Тащите их туда. Я вычитал у Энгельса, Я разузнал у Маркса, На что особо гневаются Рассерженные массы: На то, что хлеба — мало, На то, что негде жить, Что трудно без обмана Работать и служить. Брезентовые туфли Стесняют шаг искусства, На коммунальной кухне Не расцветают чувства, И соловьи от басен Невесело поют… Да процветает базис! Надстройки подождут!

КОНЕЦ (АБРАМ ШАПИРО)

Не гром гремит насчет скончанья мира, Не буря барсом бродит по горам — Кончается старик Абрам Шапиро — По паспорту — Шапиро же, Абрам. Лежит продолговатый и зловещий И методично, прямо в рожу — да! — Хрипит потомкам: «Покупайте вещи — Все остальное прах и ерунда!» Рук своих уродливые звезды Рассыпав в пальцев грязные лучи, С привычной жадностью сгребает скользкий воздух, Который глотке не заполучить! А сыновья устали от Шапиры — Им время возвращаться на квартиры! Они сюда собрались для почета, Но сроки вышли. Можно прекратить. Им двести лет за все его обсчеты Обсчитанным платить — не заплатить! Но старику тех тонкостей не видно: Пришла пора и гонит со двора! Растерзанный, мучительный, бесстыдный, Он на колени бухает с одра: — Хоть это больше заслуга финотдела — Моя беда, а не моя вина, Но я вам, дети, не оставлю дела, Простите, дети, нищего, меня! Обросшие старинной кожей кости И бороденки желтоватый хвостик Заталкивают в непросторный гроб. А барахло, то самое, которое В его глазах всю жизнь торчало шторою, — Еще раз на глаза кладут и лоб.

ЗОЛОТО И МЫ

Я родился в железном обществе, Постепенно, нередко — ощупью, Вырабатывавшем добро, Но зато отвергавшем смолоду, Отводившем всякое золото (За компанию — серебро). Вспоминается мне все чаще И повторно важно мне: То, что пахло в Америке счастьем, Пахло смертью в нашей стране. Да! Зеленые гимнастерки Выгребали златые пятерки, Доставали из-под земли И в Госбанки их волокли. Даже зубы встречались редко: Ни серьги, ничего, ни кольца, Ведь серьга означала метку — Знак отсталости и конца. Мы учили слова отборные Про общественные уборные, Про сортиры, что будут блистать, Потому что все злато мира На отделку пойдет сортира, На его красоту и стать. Доживают любые деньги Не века — деньки и недельки, А точней — небольшие года, Чтобы сгинуть потом навсегда. Это мы, это мы придумали, Это в духе наших идей. Мы первейшие в мире сдунули Золотую пыльцу с людей.