Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939-1961
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:

«Место государства в жизни личности…»

Место государства в жизни личности Уменьшается до неприличности. Люди не хотят читать газеты. Им хватает слушать анекдоты. Предыдущая эпоха, где ты? Современник, кто ты, кто ты? Нужно все же знать, куда ты денешь Лишние — в неделю — два часа [21] , Лишних сто рублей зарплатных денег, За кого подашь ты голоса. Впрочем, голос нынче значит Просто голос. Им поют и плачут, Шепчут, и смеются, и грустят, А голосовать им не хотят.

21

Лишние — в неделю — два часа — одним из первых послаблений послесталинского времени было уменьшение рабочего дня в субботу (тогда была шестидневная рабочая неделя) на 2 часа.

«Два года разговоров, слухов…»

Два года разговоров, слухов, Растущих, словно снежный ком. А жизнь — упрямая старуха — Идет по-прежнему — пешком. Она не хочет торопиться И медленно спешит вперед, Нет-нет — нагнется за тряпицей И пуговицу подберет. А то присядет у дороги И безо всяческих прикрас В грязи все той же моет ноги, В которой мыла столько раз. Она усмешкою встречает Предъявленные ей права И ни за что не отвечает — Одна, одна во всем права. Итак, все ясно. Все понятно: Идет старушка с посошком И с солнышка выводит пятна Шестирублевым порошком. Что, шапку перед нею скинуть? Иль палкою по шее двинуть? Мол, медленно спешишь, карга! Искать в ней друга иль врага? Не знаю. Знаю то, что вижу, А то, что вижу — говорю: Старуха, всех старух не выше, Идет пешком по ноябрю.

«У государства есть закон…»

У государства есть закон, Который гражданам знаком. У антигосударства — Не знает правил паства. Держава, подданных держа, Диктует им порядки. Но нет чернил у мятежа, У бунта нет тетрадки. Когда берет бумагу бунт, Когда перо хватает, Уже одет он и обут И юношей питает, Отраду старцам подает, Уже чеканит гривны, Бунтарских песен не поет, Предпочитает гимны. Остыв, как старая звезда, Он вышел на орбиту Во имя быта и труда И в честь труда и быта.

«Вот что скажут потомки…»

Вот что скажут потомки: Славные люди — подонки, Пиво пили подолгу И не доносили по долгу. Добрые люди — мещане, Жить никому не мешали, Газет почти не читали, Побед совсем не считали. В темном двадцатом веке С четкой вывеской «Сталин» Совесть была в человеке, Если пьяницей стал он. Взгляда липкая потность, Пальцев потная липкость Не означают подлость, Но означают лихость. А мы, хорошие люди, Мы — нехорошие люди.

«Трагедии, представленной в провинции…»

Трагедии, представленной в провинции, До центра затруднительно дойти. Какие рвы и ямы на пути! Когда еще добьешься до правительства! Комедия, идущая в Москве (Особенно с трагическим акцентом), Поднимет шум! Не разобрать доцентам! Не перемолвить вракам и молве! Провинция, периферия, тыл, Который как замерз, так не оттаял, Где до сих пор еще не умер Сталин. Нет, умер! Но доселе не остыл.

РЕБЕНОК ДЛЯ ОЧЕРЕДЕЙ

Ребенок для очередей, Которого берут взаймы У обязательных людей, Живущих там же, где и мы: Один малыш на целый дом! Он поднимается чуть свет, Но управляется с трудом. Зато у нас любой сосед, Тот, что за сахаром идет, И тот, что за крупой стоит, Ребеночка с собой берет И в очереди говорит: — Простите, извините нас, Я рад стоять хоть целый час, Да вот малыш, сыночек мой. Ребенку хочется домой. Как будто некий чародей Тебя измазал с детства лжой, Ребенок для очередей — Ты одинаково чужой Для всех, кто говорит: он — мой. Ребенок для очередей В перелицованном пальто, Ты самый честный из людей! Ты не ответишь ни за что!

«Усталость проходит за воскресенье…»

Усталость проходит за воскресенье, Только не вся. Кусок остается. Он проходит за летний отпуск. Только не весь. Остается кусочек. Старость шьет из этих кусочков Большое лоскутное одеяло, Которое светит, но не греет. Скорее рано, чем поздно, придется Закутаться в него с головою. Уволиться, как говорится, вчистую. Без пенсии, но с деревянным мундиром. Уехать верхом на двух лопатах В общеизвестный дом инвалидов, Стоящий, вернее сказать, лежащий Ровно в метре от беспокойства, От утомления, труда, заботы И всяких прочих синонимов жизни.

«Счастье — это круг. И человек…»

Счастье — это круг. И человек Медленно, как часовая стрелка, Движется к концу, то есть к началу, Движется по кругу, то есть в детство, В розовую лысину младенца, В резвую дошкольную проворность, В доброту, веселость, даже глупость. А несчастье — это острый угол. Часовая стрелка — стоп на месте! А минутная — спеши сомкнуться, Загоняя человека в угол. Вместо поздней лысины несчастье Выбирает ранние седины И тихонько ковыряет дырки В поясе — одну, другую, Третью, ничего не ожидая, Зная все. Несчастье — это знанье.