В один из самых священных дней лунного календаря, в праздник сага-дава, когда Учитель отошел в нирвану, толпы паломников устремились к главной святыне Лхасы — Большому Чжу. На вершинах всех холмов, в каждом святилище, монастыре, в каждом доме и каждый часовне зажгли курения. Удушливый аромат можжевельника синими струйками потянулся к безоблачному небу Лхасы. Мужчины, женщины, дети, калеки, старики, тибетцы, тангуты, китайцы, монголы, кашмирцы, непальцы, сиккимцы, ламы, князья и нищие — все спешили в священный храм, чтобы сделать пучжа перед Большим Чжу и получить его благословение. Все несли с собой связки курительных свечей, чашки с маслом, разноцветные хадаки и кошельки с деньгами.

Длинной змеей обтекала толпа высокий тополь у западной стены храма, который вырос, как говорят, из волоса самого Будды, или, как его здесь называют, Чжу. Паломники целовали белую кору священного дерева и кланялись установленной рядом каменной плите, воздвигнутой еще в IX веке в память о победе тибетцев над войсками китайского императора.

Отсюда начиналась прямая дорога в храм. Он стоит в самом центре города, трехэтажный дом-колодезь под четырьмя золотыми китайскими крышами. Перед огромными его воротами гора из рогов баранов и яков, над которой вьются по ветру разноцветные флаги. Все этажи этого храма с глухими наружными стенами разделены на множество комнат, где в тусклом свете горящих фитилей блестят бронза и красный колокольный металл статуй. Здесь собраны все будды, бодисатвы и охранители, в которых только верят тибетцы. Но главная святыня хранится в центральном зале. Там, у восточной стены, сидит на троне под роскошным балдахином Будда-Сакья-Муни, которого тибетцы называют Чжур-риньпочэ. Перед ним на низком и длинном столике день и ночь горят золотые светильники с топленым маслом.

Согласно легенде, знаменитую статую отлил скульптор Васвакарма, которого бог Индра вдохновил сделать сплав из пяти «драгоценных веществ» — золота, серебра, цинка, железа, меди — и «пяти драгоценностей неба» — алмаза, рубина, ляпис-лазури, изумруда, индранила. Статую изготовили в Магаде еще при жизни великого Учителя. Потом ее доставили из Индии в столицу Китая. Когда же тибетский царь взял в жены дочь императора Тайцзуна, то получил священную реликвию в качестве приданого. Реформатор Цзонхава украсил ее браслетами и диадемой из кованого золота и драгоценных камней.

Один за другим подходили паломники к трону прекрасного принца, звоном колокола увеселяли они будду, целовали его колени и, добавив коровьего масла в золотые светильники, уступали место следующим. А Большой Чжу каждого одаривал необыкновенной своей улыбкой. Бронзовый лик его сверкал золотым порошком недавней покраски, тени и отблески перебегали по нему, и казалось, что статуя всякий раз оживает, когда от новых порций масла вспыхивают светильники. Бурятский лама в последний раз взглянул на улыбающегося будду и обогнул одну из поддерживающих балдахин сине-зеленых колонн, сделанных в виде золотых драконов.

Теперь ему следовало воздать почести сидящим по обе стороны Большого Чжу грядущему будде Майтрее и первому из явившихся в мир будд — Дипанкаре. Оставив перед каждой статуей хадак и несколько серебряных монет, он направился к изображению Цзонхавы. Трон его был установлен возле большого небесного камня, который желтошапочный реформатор нашел в одной из пещер. На камне стоял колокольчик с большим рубином в ручке. На эту реликвию, принадлежавшую главному ученику будды — Маудгалье, разрешалось только смотреть. Лишь высшие ламы могли звонить в этот колокольчик.

Бурятский паломник вошел в покой Цзонхавы сразу же после того, как их покинул индийский пандит. Вновь сближались их смыкающиеся круги.

В сопровождении служителя храма пандит проследовал в покои Авалокитешвары, которого в Тибете называют Шэньрэзиг чу-чиг-цзал.

Говорят, что однажды царь Сронцзан-гамбо услышал голос, повелевший ему сделать статую Авалокитешвары в человеческий рост, после чего исполнятся все желания царя.

Лучший непальский мастер взялся за изготовление статуи милосердного бодисатвы. Он взял ветку дерева мудрости бо, под которым Сакья-Муни достиг состояния будды, и песка с берега реки Найранчжана, в которой он купался после того как обрел всезнание, немного земли с острова великого океана и земли из восьми священных мест Индии, частицу сандального дерева и еще десяти других священных веществ. Все это он измельчил в порошок и смочил затем молоком красной коровы и козы. Так была получена мягкая масса, из которой и слепил он статую, внутри которой поместил сандаловое изображение Авалокитешвары, привезенное с Цейлона. «Не я лепил ее, — говорил потом мастер, — она сама возникла из драгоценной массы». А еще рассказывают, что статуя поглотила души царя и его супруги.

Индийский пандит воздал почести Авалокитешваре и всем окружающим его богам и богиням. Он посетил покой царя Сронцзан-гамбо и других тибетских святых, возложил связки свечей к лотосовым тронам будд прошедшего, настоящего и будущего времен. Служитель показал ему и знаменитую статую Ваджрапани. Иконоборец Ландарма велел уничтожить ее. Но слуга, который привязал ей на шею веревку, внезапно потерял рассудок и упал. Изо рта его хлынула кровь, и он умер. Статуя же осталась стоять.

Служитель проводил пандита во внешний двор, где стояли устрашители, охраняющие Сронцзан-гамбо и обеих его жен. Но пандит уже устал от богов и святых. Рассеянным взглядом окинул он раскрашенные фигуры и увидел вдруг лежащие у ног одного из устрашителен исполинские рога яка.

— Я никогда не видел таких больших рогов, — сказал он служителю. — Откуда они?

И служитель поведал ему волшебную историю, которую вот уже в тысячный раз рассказывал любопытным паломникам:

— Ученик странствующего святого и поэта Миларапы отправился как-то в Индию, чтобы изучить там все тайны веры. Через несколько лет он возвратился на родину, исполненный гордости своими великими познаниями. Мила рапа тепло встретил любимого ученика и взял его с собой в очередное паломничество в Лхасу. И вот, когда они ехали по безлюдной пустыне, Миларапа увидел эти самые рога. Провидя все наперед, он решил дать гордому и спесивому ученику хороший урок. «Принеси мне эти рога», — сказал он. «Зачем они тебе? — спросил ученик. — Их нельзя съесть, они не дадут нам воды в этой пустыне, из них не сошьешь одежду». Про себя же он подумал, что учитель совсем спятил. «Ему нужно все, что только он ни увидит. И все он раздражается, ворчит, словно старый пес, а то совсем впадает в детство». Миларапа, конечно, догадывался, что думает о нем ученик, но не подал виду и только сказал: «Кто знает, что может произойти? Только мне кажется, эти рога еще нам понадобятся». С этими словами он поднял рога и понес их сам.