— В Эрит, ты же слышала, добрая женщина. Спасибо тебе за все.

— Доброго пути, Джон, — молвила она еле слышно. — Твое лицо мне сразу показалось знакомым. Но я никак не могла вспомнить, где тебя видела.

— Вспомнила все же?

— Да, как только ты достал своего святого. Там ты тоже так клялся.

— Где это «там»?

— Моя родня живет в Эрите. Брат содержит таверну «Три лилии». Я гостила у них на прошлую пасху.

— Получается, что твои родичи товарищи мне?

— «Когда Адам пахал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?..» Храни тебя бог!

— Теперь я спокоен за девочку, — кивнул Тайлер и, пригнув голову, переступил порог.

Перемены — вот единственный закон, управляющий судьбами народов и государств, утверждает китайская книга «И-цзин». Монахи-путешественники уже проложили дороги в «Срединное государство», и дальние отголоски чужой иероглифической мудрости запечатлелись латинской скорописью на пропахших воском и ладаном пергаментах.

Год за годом смыкают свои круги, век за веком, но по-разному течет время, сообразуясь с глубиной и скоростью перемен. Раздираемое бесконечной войной, прореженное чумой и пришпоренное восстаниями на островах и на континенте, почало последнюю четверть четырнадцатое столетие. Подлинно революционное, ибо впервые в истории народ громогласно заявил о себе и своих правах, оно прославилось открытиями, подстегнувшими время.

Корабельные мастера стали прокладывать курс по морским картам. Это явилось невиданным новшеством, потому что доселе употреблявшиеся Пейтингеровы таблицы представляли собой лишь списки береговых населенных пунктов. Вошел в употребление компас, хотя куда более известная астролябия так и не попала в арсенал навигации, оставшись достоянием чернокнижных астрологов. Книжные страницы начали нумероваться именно с четырнадцатого века, которому суждено было стать источником великого множества перемен, больших и малых, имевших роковые последствия или оставшихся бесследными.

К концу века Оксфордский университет, который, как и Кембридж, управлялся епархией, полностью освободился от епископской власти. Это не только обеспечило расцвет математических и естественных наук, но и сделало возможной деятельность Джона Уиклифа.

Все в мире теснейшим образом связано: Оксфорд, навигация, математика. Вызов, брошенный Англией Риму. Вызов, брошенный англичанами королю. Ничем нельзя пренебречь, даже вещью совершенно обыкновенной, а то и вовсе пустячным курьезом. Ведь то, что стало обыкновенным после, в свое время вызывало всеобщее восхищение, а курьез, если он не потерялся в круговороте столетий, и вовсе не был пустяком.

Стали выращивать капусту, латук, шпинат и свеклу. Стойло — излюбленная новинка века — порождало споры в хижинах и дворцах. Не менее бурно было встречено появление стальных лат, сменивших древнюю кольчугу, а также бархата, равно прельстительного для рыцарей и дам. Разве это пустяки — бархат и латы? Последствия были глубоки, поистине неисчислимы и сверх меры оплачены кровью. Мода на фамильные гербы, девизы, символы, ас ней и наука геральдика тоже не составили исключения.

Все объемлет круг из шестидесяти четырех гексаграмм — знаков «Книги перемен». [80] Небесные сферы и земные судьбы. Весь бархат двора, все просвистевшие на поле брани стрелы.

Полутораметровая стрела, выпущенная из английского лука, легко прошибала любую кольчугу, но отбивалась стальной пластинкой. Поэтому приходилось бить в прорези шлема или целить в коня, которого невозможно было полностью заковать в железо. Судьбу битвы решала скорострельность. Большой лук из испанского тиса позволял делать двенадцать выстрелов в минуту, против четырех из французского арбалета. Это и определяло исход сражений.

Разумеется, бархат не чета латам. Но из-за бархата, который не дозволялось носить горожанкам, даже лондонским олдерменшам, разыгрывались не менее ожесточенные бои. Во всяком случае, их политические итоги были куда более значительны.

Солнце, совершая ежегодный обход созвездий, не поспевало за нарастающим ходом событий. «Беспорядки», как по-прежнему значилось в депешах, адресованных королю, распространились на соседние с Эссексом Суффолк и Кент. «Худородные люди» зашевелились и в других графствах. Вскоре брожение охватило добрых две трети Англии: от Девона и Сассекса на юге до Йорка на севере.

В графстве Кент первыми присоединились к движению жители пограничного с Эссексом городка Эрит. Уже второго июня, когда по случаю воскресного дня базарную площадь заполнили крестьяне, съехавшиеся из близлежащих деревень, объявились посланцы Брентвудской общины. Их призыв к объединению встретил настолько сочувственный отклик, что решено было всем вместе без промедления отправиться в Лиснис, чтобы принудить тамошнего аббата к совместным действиям с верными королю общинами. Танцуя на ходу под веселое пиликанье роты, [81] шествие устремилось к аббатству. Вожаки определились по дороге. Жители Эрита избрали угольщика Абеля Кера, его подручного Джона Эйлуорда и сапожника Джона Янга, крестьяне — лиснисского уроженца Ричарда эт Фрайта.