— Давно, Евгений Владимирович.

— И совершенно зря! Берите инструмент в командировки. Надо уметь отвлекаться от тупиковых раздумий.

— От тупиковых? — не понял Марлен.

— Природе не присуще понятие цели и смысла в том числе. — Доровский, казалось, убеждал самого себя. — Она слепа и бездумна, а мы, человеки, в своих умствованиях подменяем себя природой, пытаемся мыслить в масштабах вечности. В итоге — тупик. Не лучше ли принять расхожий постулат о том, что смысл жизни в ней самой?

— Допустим, приняли? — с пробудившимся интересом поддержал разговор Малик, хотя лично его подобные темы никогда глубоко не затрагивали. — Что дальше?

— Достойная мыслящего существа определенность. Из чего слагается наша жизнь? Работа, семья, друзья, удовольствия. — Доровский на мгновение прислушался к себе. — Да, удовольствия, причем в самом широком смысле. Иначе зачем жить? Сам процесс жизни должен приносить радость. Вы в целом довольны своей жизнью, Марлен Борисович?

— В целом доволен, — с готовностью ответил Малик. — Хотя отдельные частности портят мне все удовольствие.

— Что и требовалось доказать! — торжествуя, воскликнул Доровский. — Частности, неудачи, горечь поражения и прочие неприятные штуки входят в условия игры. Без них нет радости преодоления и восторга победы. Пока у вас есть стержневая забота, доставляющая вам, вопреки любым издержкам, удовольствие, вы счастливы. Потому что замыкается круг, и понятия «работа» и «удовольствие» становятся неразличимы. Только тогда в основе своей бессмысленное существование человека наполняется особым, я бы сказал, благородным смыслом.

— Я полностью с вами согласен, Евгений Владимирович, хотя Кира, наверное, понял бы вас намного глубже. Но я парень практический, как говорят, себе на уме. Меня интересуют частности, издержки, по-вашему. В принципе я не возражаю: надо так надо. Но почему бы не свести их до минимума? Чуточку помочь себе и своим близким? Имею право?

— Полное. У вас есть практические рецепты, коль вы такой практический человек?

— Как раз об этом я и хотел с вами посоветоваться! — Зная привычку шефа к многословной риторике, Малик умело перевел разговор на конкретную почву. — Я надумал уйти из института, — заявил он, собравшись с духом.

— Вот те раз! — воспаривший духом Доровский мигом обрушился с облаков. — Только этого мне недоставало! И почему так вдруг?

— Не вдруг, Евгений Владимирович, уже давно об этом подумываю.

— И куда же вы нацелились, друже?

— На завод!

— Как? — Доровский даже поперхнулся от неожиданности. — На какой завод?

— Судите сами, — вкрадчиво заворковал Малик. — В институте я стался в полном одиночестве. Новый завлаб уже косится на меня за постоянные отлучки, и вообще не известно, будет ли возобновлена тема на будущий год. Что я теряю?

— Прежде всего экспериментальную базу, созданную с таким трудом!

— Ничего подобного. В заводской лаборатории прекрасно освоили нашу методику. Практически все необходимые анализы сейчас выполняются только там. Кстати, намного быстрее. Можно сказать, в тот же день. Ведь у них поток, производство. Я уж не говорю о том, что стенд требует постоянного присмотра. Меня некому там заменить, Евгений Владимирович.

— Допустим, — Доровский уже понял, что Малик не намерен оставить тему, как это сделал Ланской, и немного успокоился. — Но в какой роли вы видите себя там? Вы же экспериментатор, а не инженер, притом химик.

— Да найдут они мне подходящую должность! — Марлен беспечно махнул рукой. — Зато я буду постоянно при деле. На данном этапе все упирается в стенд. Лабораторные опыты себя исчерпали. Самая пора сосредоточить усилия на главном. Если бы мы хоть на режим вышли!

— До этого, как я понял, далеко.

— В том-то и суть! И вместо того чтобы день и ночь возиться со стендом, я занимаюсь челночной дипломатией. Установка неделями простаивает, механики работают спустя рукава, с прохладцей, отношение руководства скептическое. Того и гляди, свернут исследования. Нужен хозяйский глаз. Уверяю вас, что заводчане совершенно иначе станут относиться к делу. А так кто я для них? Гастролер! Приехал и уехал, голова не болит. Зам главного конструктора и без того жалуется, что мы ему камень на шею повесили. Со своей точки зрения, он прав. От основной работы его же никто не освобождал. Долго так продолжаться не может — на голом энтузиазме.

— В ваших аргументах есть известный резон, но в целом — прожектерство, маниловщина. Вредная маниловщина!

— Почему же маниловщина, Евгений Владимирович?

— Да потому, что своими фантазиями вы рискуете оставить нас у разбитого корыта. На чем держится сотрудничество с комбинатом?

— Прежде всего на расположении директора или, говоря иначе, на вашем и Михаила Евгеньевича авторитете.

— Связи, мой дорогой, и вообще личные взаимоотношения фактор важный, но не определяющий. Они могут либо ускорить, либо замедлить объективный процесс, не более. Вы понимаете, что я имею в виду? Если бы за нашим изобретением не стояла принципиально новая технология, причем сулящая выгоды, не помогли бы никакие авторитеты.