Шрифт:
— Или, проще говоря, доверять дело игральным костям, то есть случаю, — подумал египтянин и, подойдя к Лукуллу, спросил:
— Значит, ты решился?
— Конечно, и даже поклялся вот над этой чашей старого фалернского вина, — отвечал захмелевший претор.
— Так ты завтра будешь сражаться, не ожидая прибытия отрядов из Неаполя? — продолжал Аполлоний.
— Я уже сказал, что они мне не нужны.
— Интересно, а какова будет численность войска, которое ты намереваешься выставить?
— Этим ты можешь поинтересоваться у квестора, у меня пока нет никаких цифр.
— Пожалуйста, если хочешь, я могу сказать и без квестора. У тебя пять когорт легионеров, немного конницы и ни одного пращника или стрелка. Всего едва ли три тысячи человек.
— Да, но они — римляне.
— К этому, пожалуй, можно прибавить две когорты муниципальных солдат и горстку капуанской кавалерии, значит, еще приблизительно тысяча человек. А известно ли тебе, каковы силы неприятеля?
— Врагов считают только мертвыми.
— Слова, достойные великого героя! Но все же, я полагаю, надо принять во внимание, что, во-первых, Тито Вецио сам стоит целой армии, а, во-вторых, он командует тремя тысячами гладиаторов, прекрасно владеющих оружием, не считая самых ожесточенных наших врагов: рабов и пастухов. Кроме того, следует иметь в виду, что здесь, в Капуе, только зажиточные горожане на нашей стороне, все остальные, конечно же, желают победы Тито Вецио, особенно гладиаторы школы Батиата, которых, как тебе известно, что-то около четырех тысяч.
— Я ничего не знаю и знать не хочу. Я только желаю поскорее увидеть кровь и постыдное бегство этого гордеца. Я хочу его выгнать из логова, как оленя… точнее говоря, волка, способного запугать лишь маленьких детей и бегущего от охотника. Человек этот должен умереть от руки того, кого он опозорил и обесчестил. Мне необходимо сообщить матроне, что я видел спину ее мужественного любовника, которого она предпочла законному мужу.
Понимаешь ли ты меня, Аполлоний? А за свою судьбу не беспокойся. Ты практически исполнил уже данное мне обещание: служил мне ищейкой, наводил на след зверя и помогал мне травить его. Так дай мне, наконец, с ним покончить, и я тебе обещаю, что до конца своих дней буду помогать тебе во всех твоих делах.
Аполлоний улыбнулся, а Лукулл, предложив ему полную чащу вина, продолжал вести разговор на свою излюбленную тему, время от времени понижая голос, чтобы присутствовавшие не смогли проникнуть в его сокровенную тайну.
— Пей, — говорил претор, — прибавь к своему лицу хоть каплю крови, а то я могу подумать, что ты явился к нам на пир только для того, чтобы сыграть незавидную роль египетского скелета. [197]
— Я жажду не вина, а крови, — прошептал Аполлоний на ухо Лукуллу.
197
Египетский скелет — у египтян была традиция ставить в своих столовых скелеты, чтобы во время пиров они напоминали присутствующим о необходимости наслаждаться жизнью, пока есть возможность. О том же говорили следующие стихи «Ешь, пей, люби, веселись — после смерти этого не возвратишь».
— Одно другому не мешает, — отвечал претор и подозвал раба, — налей мне цекубского [198] вина. Оно лучше возбуждает воображение и веселит ум.
Аполлоний как-то незаметно исчез из триклиния, а пир постепенно перешел в оргию. Последняя искра разума пирующих погасла в чашах с хмельным вином. Собеседники уже не замечали течения времени, об отдыхе никто из них даже не подумал. В таком плачевном состоянии их застала утренняя заря. Послышались звуки труб, будившие легионеров, большинство из которых, впрочем, так же, как и их начальство, провело эту ночь в тавернах и увеселительных заведениях. Полупьяные, не выспавшиеся, они надевали свои боевые доспехи и неохотно становились в строй.
198
Пившие это вино хмелели особенно быстро.
Сигнал к сражению, выставленный на копье, был встречен гробовым молчанием. Между тем, если бы этот же сигнал выставили несколько дней спустя, когда бы люди хорошенько отдохнули, тогда, конечно, по традиции римских легионеров, сигнал к сражению пробудил бы во всех энергию и желание разгромить неприятеля. Центурионы также не отличались особой уверенностью в себе. Они хотя и старались выглядеть молодцами перед строем своих подчиненных, но по их бледным лицам можно было догадаться, что сомнение в легкой победе закралось в их души.
О милиционерах и говорить было нечего. Они вяло, нехотя плелись к пункту сбора. Весь их вид говорил о том, что недавних граждан Капуи предстоящая битва вовсе не радует.
Сам претор Лукулл и его ночные собутыльники, в том числе командиры когорт, словно ослепленные лучами восходящего солнца, как-то странно хлопали глазами. Вся эта компания направилась к Капитолию, где, по установившемуся обычаю, принесли жертву, зарезав барана, по внутренностям которого пытались выяснить, что сулит предстоящее сражение — победу или поражение.