Претор заметил про себя, что решение Аполлония остаться весьма опрометчиво, и если свидетельница решит протестовать, можно оказаться в довольно щекотливой ситуации. Но Флора не протестовала, и Лукулл довольно неучтиво спросил, что ей нужно.

— Я очень довольна, что египтянин остался здесь, — заявила Флора. — По крайней мере, он не посмеет сказать, что я лгу, да и правду следует говорить прямо в глаза. Ты должен знать, претор, что духовная, только что прочитанная тобой, недействительна и не может иметь никакой законной силы.

— Это почему? — спросил изумленный Лукулл.

— А потому, что этот документ лишает имени и наследства законного сына покойного Марка Вецио.

— Ты лжешь, — неуверенно пробормотал Аполлоний.

— Да и мне кажется, что она не совсем в своем уме, — спокойно заметил претор. — Успокойся, моя милая, — продолжал представитель закона, обращаясь к свидетельнице. — Твоих слов нам мало, у тебя должны быть убедительные доказательства, которые можно будет представить на рассмотрение суда. Голословные утверждения не могут повлиять на убеждения правительственного лица Рима и приостановить его законные действия.

— Претор, я повторяю тебе, что завещание не может иметь законной силы, оно получено путем самых ужасных преступлений.

— Матушка! Ты не в своем уме.

— Как, Аполлоний, эта женщина на самом деле твоя мать? — претор от удивления оставил свой спокойный тон. Теперь он был по-настоящему поражен.

— Да, — смело отвечал Аполлоний, — но она, как мне кажется, не знает, что наследник — я.

— Ты ошибаешься, я прекрасно знаю, что покойный именно тебя сделал своим наследником. Именно поэтому я и пришла сюда. Прошу тебя, откажись от наследства в пользу того, кому оно должно принадлежать по праву.

— Что ты на это скажешь, Аполлоний? — спросил Лукулл.

— Я могу сказать, только одно — претор Рима напрасно теряет время, слушая бредни несчастной помешанной.

— Ты прав, — отвечал достойный представитель римского правосудия, — эта женщина нуждается скорее в докторе, чем в преторе. Ну, пошла прочь, — угрожающе сказал он Флоре, — иначе я велю позвать ликторов и тебя уведут силой.

— Так ты, Лукулл, не хочешь выслушать меня? Ты говоришь, что я сумасшедшая и мне нужен доктор? И все это только потому, что я заявила тебе о преступлениях и интригах, с помощью которых хотят довести до полного разорения одного из самых лучших и честных римских граждан? Ты требуешь доказательств? О, у меня их предостаточно. Посмотри, например, хотя бы на этого человека, видишь, что с ним происходит, — продолжала она, указывая на бледного и дрожащего Аполлония. — Ты не обращаешь на него ни малейшего внимания, но позволь мне, по крайней мере, задать тебе, претор Рима, один и последний вопрос. Скажи мне, может ли раб быть объявлен наследником римского гражданина?

— Конечно, нет. Наши законы запрещают это.

— В таком случае Аполлоний никогда не сможет быть наследником Марка Вецио. Ведь он же — раб.

— Это очень, понимаешь женщина, очень серьезное обвинение, — воскликнул претор, пораженный до глубины души. — Но какие же доказательства можешь ты предъявить для доказательства этого чудовищного обвинения?

— Доказательства? — злобно улыбаясь, ответила Флора. — Я вновь прошу тебя, претор, обратить внимание на этого человека. Посмотри, как он перепуган, как весь дрожит от страха, сколько бессильной злобы в искаженных чертах его бледного лица. Но я понимаю, тебе, ревностному слуге правосудия, всего этого может показаться недостаточно. Ты хочешь еще более веских доказательств? Пожалуйста, сейчас ты их получишь.

Сказав это, Флора со скоростью, которой могла бы позавидовать и тигрица, прыгнула к Аполлонию и, прежде чем он опомнился, сорвала с его лба повязку и торжествующе воскликнула:

— Ты, претор, хотел доказательств? Пожалуйста, получай!

Глазам пораженного претора предстало рабское клеймо, украсившее лоб Аполлония, он моментально понял все его страшное значение. Египтянин, точно бык, сраженный ударом молота, упал на пол. Лицо злодея из смертельно бледного стало багровым, словно его хватил удар. Он пытался что-то сказать, но не мог. Из его горла вырывалось лишь какое-то жалкое шипение, даже отдаленно не напоминавшее человеческую речь.

— Теперь, претор Рима, выполняй свои обязанности. Я полагаю, что ты не нуждаешься в других доказательствах, — заявила Флора.

Луций Лукулл уже было собрался позвать ликторов, но Аполлоний словно пробудился ото сна. Быстро встав на ноги, он схватил претора за руку и сказал:

— Прежде, чем ты сделаешь то, что предписывает закон, позволь мне сказать тебе наедине два слова.

Претор недоверчиво взглянул на Аполлония.

— Не беспокойся, я не собираюсь умолять тебя о спасении. Разговор пойдет о некоторых твоих делах.

— Хорошо, говори. А ты, милая, — обратился претор к Флоре, — можешь быть уверена, что все будет сделано по закону. А пока я хотел бы, чтобы ты удалилась.

Флора вышла.

— Ну, теперь мы одни, — сказал Луций Лукулл, — правда ли то, что говорила эта женщина.

— Все это правда.

— Значит, ты — раб?

— Да… был рабом.

— Так она не солгала и ничего не приукрасила.

— Нет, не солгала, больше того, многого не рассказала. Знай, Луций Лукулл, что завещание, действительно, получено благодаря хитростям и интригам, а сам завещатель Марк Вецио умер не своей смертью, а от яда, приготовленного этой женщиной и поднесенного покойному моей рукой.