Следующий день был началом первых суток пути, а впереди их было девятнадцать. Наш маршрут до Качуга — по тракту, а от Качуга — по льду Лены, между торосами. Эшелон двигался без дневок, с остановками на ямских станах для смены лошадей и обогрева. В первую очередь накрывали попонами лошадей и только потом присаживались к печке. У многих лица были в пятнах — «укусы» мороза: почти все время было 50—55 градусов ниже нуля. В одну из таких остановок, когда мы только присели у красной от жара печки, раздались выстрелы. Мы бросились на улицу — на снегу лежал боец из полувзвода Петрова; пуля попала ему в лицо. А неподалеку, проваливаясь в снег и время от времени стреляя, Петров преследовал пять или шесть человек, исчезавших за торосами. Мы бросились за ними, но не нагнали — в километре от нас были спрятаны оленьи упряжки…

— Славный был парень, — грустно сказал Петров, когда мы отошли от могилы. — Невеста его ждала…

Этот случай был не последним на нашем пути от Иркутска до Якутска. Но не только засад надо было опасаться. Мы неоднократно попадали в предательские полыньи: из берегов Лены местами бьют горячие источники, да еще крутая быстрина реки часто подмывает лед на перекатах. Уже трех человек с обмороженными ногами поручили мы заботам местных жителей… На Петрове лица нет — опять из его полувзвода.

Петров, заросший рыжей щетиной, которая, кажется, соединяется с такими же рыжими бровями, похож на якутского деревянного идола: скуластый, с виду не чувствительный к усталости и морозу, — он все время впереди. Его ребята, как и он, чувствуют себя здесь хозяевами, хотя большинство из них ненамного раньше нас в Якутии. Из разных мест страны приехали они по путевкам комсомола. Комсомольцы нашего рабочего аппарата жгуче завидуют им — ведь те уже были в боях!

Сегодня Петров, лежа на льду, держал провалившегося в воду Витю Потапенко — паренька из Харькова — до тех пор, пока не подоспели другие. Петров попросил накрыть шубами парня и, просунув руки под шубу, растирал его.

— Тело парню порежешь рукавами, — сказал я Петрову.

Он и не заметил, что мороз схватил его мокрую шинель так, что рукава стали похожи на бутылки. Чертыхаясь, он быстро надел шубу, а в это время другие ребята, сменяясь, растирали своего товарища…

Вот показался огонек юрты. Наши мохнатые лошаденки пошли резвее. Дверь не заперта. Таков обычай. Входим. Большое помещение. Квадратный земляной пол. Стены из бревен, поставленных тыном. Посередине — камелек, отдаленно напоминающий русскую печь, только с трубой, устремленной прямо из горна в закопченный потолок. Огонь печки и согревает юрту, и освещает ее.

Когда глаза привыкают к полутьме, различаем нары у стен. По примеру наших возчиков, не разговаривая и не снимая одежды, садимся на лавки. Провалившегося под лед парня продолжают растирать уже у печки.

Через несколько минут из-под меха на нарах показалась всклоченная голова якута. Он медленно оглядел нас. Встал. Привычным движением сунул в рот трубку и уставился на огонь.

— Капсе! — сказал он. Значит, «рассказывай». Наверное, он бы не обиделся, если бы ему никто не ответил. Это слово расценивается и как доброжелательное приветствие.

Потом из-под шкур выпрыгнул мальчонка лет шести-семи, сел рядом со взрослым. Потянулся ручонкой к трубке, сунул ее себе в рот, начал усиленно посасывать.

Как по команде, встали и другие обитатели юрты. На столе появился чай.

— Здравствуйте, товарищи, моя фамилия Полуян. Мы представляем Государственную комиссию…

— Мех нужен? — спросил якут. — Нету меха.

— Вы меня не поняли. — Полуян сел рядом с ним. Якут-переводчик начал быстро переводить.

— Мы пришли сюда, чтобы бороться против бандитов, против тех, кто грабит. Мы просим об одном — пригрейте у себя человека, мы спешим и не можем ждать…

— Хо-ро-шо, — раздельно сказал хозяин. Он бесстрастно смотрел, как мы выкладываем на стол провиант.

Ребенок, который только что сосал трубку, потянулся рукой к сероватой головке сахара. Отец прикрикнул на него, и мальчик отошел от стола.

— Хватит, — сказал хозяин.

— Берите, берите, — засмущался Полуян, — у вас же большая семья. — Он оглядел всех нас и достал из кармана карту. — Вот в этом месте, через сутки, нас ждут оленьи упряжки.

Это означало, что дальше будем двигаться по компасу, через бурелом, через валуны. И проходить надо по пятьдесят-шестьдесят километров в сутки. Именно здесь, когда все внимание устремлено на дорогу, когда чаще приходится бежать за нартами, чем ехать в них, — здесь-то и появляется шанс у бандитов стрелять по уставшим людям — из-за валунов, почти в упор. Так случилось на второй день пути…

Нельзя не рассказать о замечательном проводнике нашего каравана полуякуте-полуцыгане из селения Крест-Хальджай. Все звали его Макаром. На знаю, было ли это его настоящее имя. На коротких привалах он рассказывал о себе: царские власти выслали их табор в Якутию за какую-то провинность: половина поумирала, другую половину поубивали местные богачи, а Макар остался в живых — у тойона произошла осечка с ружьем, и ребенка спрятали батраки.