— Помнишь, ты удивлялся, что здесь нет ни одного лицензионного андроида? А их здесь, оказывается, и быть не может…

Я ждал, что он скажет дальше.

— Видишь ли, Володенька, насколько я понял, запустить сюда хотя бы одного лицензионного — это всё равно, что запустить хорька в курятник. Лицензионные лохматых уничтожают.

Последние три слова проникали в сознание поочерёдно. Проникли. Сложились. И ослепительно взорвались. Бог ты мой, я ведь и сам мог об этом догадаться — из Мымриных страхов! Уничтожают лохматых… Этакие механические спецназовцы, как в американских фильмах: ищут очередную муть, тайное убежище нелюдей, находят — и жгут дотла.

— Почему?..

Наверное, я произнёс это вслух. Поскольку Лёха мне ответил. Спокойно, рассудительно.

— Наверное, потому что их так запрограммировали. Искать и уничтожать. Как клопов. Как крыс.

— Да, но… зачем их так запрограммировали?

— Затем что лохматые — наши враги.

— Наши?..

— Да, в том числе и наши… Ты ведь гуманоид, не так ли?

— Твари! — вырвалось у меня.

— Ну слава богу, — с насмешливым облегчением молвил Лёха. — Дошло наконец. Понял теперь, почему я не могу здесь больше оставаться? Хоть куда, хоть на свалку…

— Да не лохматые — твари! — взвился я. — Мы твари, мы!

Лёха был так озадачен, что слетели с него вмиг и траур, и обречённость — одна щетина бросала вызов общепринятым правилам. Он даже чуть отстранился, словно бы желая оглядеть меня как явление в целом.

— Они кого-нибудь убивают? — вопрошал я с пеной у рта.

— Кто?

— Лохматые!

— Кого?

— Кого угодно! Нас, друг друга!

— Видимо, да…

— Ах, видимо!.. А ты это видел?

— Нет, но…

— А мы?

— Во-он ты куда гнёшь, — сообразил он. — Под презумпцию невиновности подводишь…

— А мы?! — в бешенстве повторил я.

— Ну, убиваем… — вынужден был согласиться он. — Себя, других…

— Трупы убитых они едят?

— Чего? — не поверил Лёха своим ушам.

— Того! Ни разу в жизни говяжью котлету не пробовал?

— Да вы, батенька, толстовец, — восхищённо заметил Алексей.

На мелкую эту провокацию я не повёлся.

— Боятся нас и ненавидят, говоришь? Правильно делают! Мы сами себя боимся и ненавидим…

Лёха перестал улыбаться.

— Это наше право, — пропустил он сквозь зубы, причём левая щека его дёрнулась. — А у них такого права нет и не будет… Помнишь, у Пушкина? «Я презираю Отечество моё с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство…»

— Стоп! — прервал я его. — Презирать — одно. Уничтожать — другое. В чём их вина? В том, что они на нас не похожи? В том, что они красивы, а мы уродливы?..

На этот раз ответа не было долго. Лёха сидел, опустив голову — серую, шершавую, будто посыпанную пеплом.

— Слушай, ты… — словно бы через силу произнёс он, так и не подняв глаз. — Либеральная обшмыга третьего разряда… Неужели трудно уразуметь: будь они ни в чём не повинны, с ними бы так не поступали…

Это был хороший профессиональный крюк в челюсть. Как тогда, на заснеженном январском тротуаре. Меня повело, однако на сей раз я удержался на ногах. В том смысле, что сохранил душевное равновесие. Кое-как.

— Да-да… — сипло выдавил я. — Если за тебя вступились добрые люди, а сама ты ничего не помнишь… значит твой супруг — подонок…

Алексей, естественно, ошалел.

— Ты о чём? — спросил он, вглядываясь в меня с тревогой.

Ещё минута — и я бы сорвался по-настоящему. Истерика — штука заразная. Слава богу, в следующий миг сработала спичка. Два укороченных местных дня, отпущенных мне на профилактику, истекли. Мымра жаждала лицезреть Володеньку Турухина.

— Прости, друг… — с натужной развязностью выговорил я, вынимая спичку из-за уха. — Служба…

Не знаю, что ей наплёл о моей исправности Обмылок, но нагрузку мне Мымра резко снизила. Лучше бы она этого не делала. Я к ней как на свидание спешил, а нарвался на супружескую размолвку в самой мерзкой её разновидности, когда муж мельтешит и суетится, не зная, как восстановить гармонию, а жена отворачивает нос, давая понять, что всё между ними кончено.

Главное, за что? В чём провинился? С лучшим другом разругался вдребезги, её же, Мымру, защищая, и вот тебе благодарность! Вы не поверите, но я оправдываться перед ней начал — припоминать лестные для себя подробности нашего с Лёхой раздора, кое-что даже преувеличивая, — до того понравиться хотел.